Больше всего на свете сейчас Марте хотелось зайти в библиотеку и унести младенца, но ее удерживал страх перед гневом герцога, – не за себя она боялась, а за ребенка. Она чувствовала, что жизнь крошки в опасности.
Внезапно ее насторожила тишина. Плач ребенка стих. Марта задержала дыхание. Ничего.
Она быстро открыла дверь и вошла в библиотеку. И первое, что увидела, была высокая фигура герцога, который склонился над сыном. Одной рукой он зажимал нос новорожденного.
Он же собирается убить ребенка! Не раздумывая, Марта подбежала к столу и вцепилась в руку хозяина, пытаясь помешать ему сделать свое черное дело.
– Убирайся! – рявкнул герцог, но Марта сражалась за жизнь ребенка с отчаянием, вызванным мыслями о ее неосуществимой мечте – иметь детей. В конце концов герцог убрал руку.
– Я убью тебя! – Его лицо было красным от ярости, на шее выступили вены.
– Пожалуйста, – взмолилась Марта. – Это же ваш сын.
Герцог раздраженно фыркнул:
– Я не могу быть отцом этого... этого уродца. Слышишь? Он никогда не станет моим наследником.
Марта вскрикнула. Как человек может быть таким жестоким?
– Позвольте, я оставлю его себе.
Лицо герцога сделалось пунцовым.
– Без моих рекомендаций ты не найдешь работы. И как ты собираешься кормить ребенка?
– Не знаю.
– Дура! Стоило позволить тебе самой уморить этого калеку голодом, но я не хочу рисковать. Если он выживет, вы оба рано или поздно появитесь у меня на пороге с криками о наследстве и наследнике. – Герцог холодно рассмеялся. – Никогда!
Внезапно решившись, Марта схватила ребенка и побежала к двери. Она боялась, что герцог остановит ее, как вдруг за ее спиной раздался странный возглас. Обернувшись на бегу, она увидела, что герцог, зацепившись за ковер, валится на пол. Падая, он ударился головой об угол стола.
Марта, остановившись, с ужасом смотрела на распластанное безжизненное тело. Из раны на виске сочилась кровь. Что теперь будет? У нее к горлу подкатил комок.
Наклонившись, она нащупала пульс и с облегчением вздохнула, почувствовав под пальцами слабое биение.
Взгляд Марты упал на пепельное лицо герцога, затем скользнул на ребенка. Герцог пытался убить своего сына! В ее памяти всплыла страшная картина едва не свершившегося преступления. А мать малыша скорее всего уже покинула этот мир.
Марта торопливо покинула библиотеку. Крепко прижимая ребенка к груди, она прошла длинными коридорами Бридлвуд-Мэнора мимо спален, библиотек и гостиных к лестнице для слуг, миновала кухню и выбежала на улицу, в темную зимнюю ночь.
Манчестер
5 марта 1854 года
– Выпусти меня! Пожалуйста, Вилли, выпусти меня! – Голос Александры поднялся до неестественно пронзительных нот.
Стены и крышка сундука давили на нее, словно стенки гроба. Александра задыхалась. Внезапно ей показалось, что воздуха больше нет, и она отчаянно застучала по стенке старого деревянного сундука.
В панике она не обратила внимания на лучик света, но, увидев его, уже не могла отвести от него глаз. Если проходит свет, то проходит и воздух! Александра заставила себя дышать медленнее, борясь с истерикой, которая грозила охватить ее разум.
– Папа? – тихо окликнула она.
Александра не называла Вилли папой уже много лет, но сейчас она снова чувствовала себя ребенком, той маленькой девочкой, которая когда-то любила этого человека.
– Ты здесь?
Тишина. Где же Вилли? Неужели он вышел из комнаты?
– О нет! – простонала Александра.
Он не мог так поступить с ней. Трезвый, отчим почти не замечал ее, но джин пробуждал в этом человеке зверя. Избиения начались вскоре после смерти ее матери, почти пять лет назад, и сейчас стали почти обычным делом.
Александра пыталась пошевелиться, но сундук был слишком маленьким для девятнадцатилетней девушки. Она сидела, поджав колени к подбородку, руки были плотно прижаты к телу. Голова у нее раскалывалась – то ли от нехватки воздуха, то ли от подзатыльника, которым наградил ее Вилли.
Шорох за стенкой сундука напомнил ей, что в комнате кто-то есть. Она затаила дыхание, чтобы определить, откуда доносятся звуки, но не могла сдержать невольное рыдание.
– Вилли? Пожалуйста, открой меня. – Александра надеялась, что если она будет говорить спокойно, то отчим ответит, но он молчал. – Ты еще здесь? Папа, пожалуйста, не уходи. Если ты не выпустишь меня, как же я смогу работать? Ты же знаешь, сегодня мы должны закончить полдюжины рубашек. – Александра перевела дыхание. – Разве ты не хочешь получить за них деньги?
– Заткнись! – прогнусавил Вилли. – Одного твоего вида я не выношу.
– Но я сразу уйду наверх, обещаю. Тебе не придется терпеть меня.
По лбу текли капли пота, но Александра приказала себе не паниковать. По крайней мере Вилли не ушел и отвечал ей.
– Мы должны закончить рубашки сегодня днем, это же заказ мадам Фобарт. Ты сам меня предупреждал, – молила Александра. – Я же лучшая швея в твоей мастерской. Я буду работать очень усердно, вот увидишь. – Вилли выругался, но Александра отметила, что его гнев немного поостыл. – Мадам Фобарт – самая крупная наша заказчица. Мы же не можем потерять ее, правда? Ну вспомни, ты же все время мне говорил, что мадам Фобарт мы должны угождать всегда и во всем.
– Черт побери мадам Фобарт!
Вилли со всего размаху пнул сундук ногой, и Александра вскрикнула от неожиданности.
– Ты так не думаешь, – заставила она себя продолжить. – У нас много заказов, а скоро появится много денег. Но я не смогу выполнить заказ, если ты меня не выпустишь.
Вообще-то скорее всего они опоздают, даже если он ее выпустит. Последний заказ мадам Фобарт был в два раза больше обычного, а выполнить его надо было в два раза быстрее, чем обычно. Хотя Александра и другие швеи сидели за работой до глубокой ночи, конца еще не было видно. Но откуда Вилли это знать? Он уходил в таверну еще засветло. Вилли вообще редко появлялся в мастерской раньше полудня, да и то лишь затем, чтобы критиковать, жаловаться и ругаться. Чудо еще, что он находит клиентов.
– Вилли?..
У Александры начала кружиться голова. Осталось так мало воздуха. Работа. Она говорила о работе. Зачем? Она уже не помнила зачем. Вся ее жизнь была-всего-навсего бесконечной чередой стежков...
– Когда-нибудь, – ворвался в ее затуманенный мозг голос Вилли, – ты закроешь глаза, которые слишком похожи на глаза твоей матери.
Она уже давно отказалась понимать причину гнева, который овладевал Вилли всякий раз, когда он был пьян. А ведь отчим очень любил ее мать, Элизабет. Не просто любил, он буквально боготворил ее.
