Уже горело правое крыло боярских хором, когда на крыльце показался, что-то крича своим людям, ожесточенно сражающимся с поляками и не пускающим их в хоромы, куда те так отчаянно прорывались, сам боярин Северский. Владомир отчетливо видел из своего укрытия его скуластое лицо, его небольшую, слегка острую бородку, его длинные светлые волосы, что развевались вкруг его головы при каждом взмахе мечом.
Северского заметил не только сотник. Польский рыцарь, увернувшись от удара, который чуть было не раскроил ему правое плечо, ударил рукоятью меча своего соперника, вышибая из того дух, и метнулся к крыльцу, на котором сражался боярин со своими людьми. Дверь сруба, где бились в огне дружинники, наконец-то рухнула под ударами изнутри, но поляк даже не обернулся на этот шум, на эту угрозу, что представляли пусть обожженные, но готовые биться с врагом воины. Он быстрым движением вдруг скинул с головы шлем, открывая свое лицо.
— Северский! — громко крикнул рыцарь, стараясь перекричать шум боя, рев огня и лязг мечей. И странно, но боярин услышал его, повернул голову в его сторону. Владомир увидел, как удивленно расширились глаза Северского. Что, не ожидал увидеть ляха живым, паскуда? Но вот он лях, жив-живехонек, пробирается к тебе через ряды сражающихся воинов, чтобы своей рукой пустить твою кровь! Нет, взмолился Владомир, когда лях вдруг помедлил, будто решая, куда ему идти в этот миг — к женскому терему, где занялся нижний этаж, или к своему врагу, что неотрывно наблюдал за ним со своего возвышения на крыльце. Нет, не теряй времени, лях! Женский терем пуст, спасать от огня там некого, а Северский вот он, как ладони у тебя!
И рыцарь будто услышал его, одним кивком головы послав в терем своего усатого дядьку, бросился с криком к Северскому, яростно прорубая себе путь сквозь боярских телохранителей. Владомир с замиранием сердца встретил первое скрещение мечей ляха и своего боярина. Скоро, совсем скоро падет от руки ляшской последний защитник Северской вотчины, и ему придется покинуть место наблюдения, как он и планировал с самого начала. Владомир доподлинно знал, что лях, который сейчас наносит сильные удары едва уворачивающемуся от них Северскому, не простит ему предательство боярина. Неизвестно, что ждет его, и когда лях узнает о том, что Владомир умолчал о многом, скрыл от ляха судьбу той, за которой того привело сердце. Потому сотник в последний раз взглянул на своего бывшего боярина и стал немного отступать прочь от хором. Он скроется через лаз, который сегодня сделали в тыне, сядет в лодку и уплывет вверх по течению, вглубь земли русской, подальше от границы с Речью Посполитой и от этой вотчины. Ныне на Руси Смута Великая, ему легко будет найти себе новую дружину, нового боярина. А быть может, он даже найдет покой в одной из обители, которыми так славна земля русская, будет грехи свои замаливать, вольные и невольные. Ведь вон как на сердце тяжко от того, что свершилось ныне!
Владомир в последний раз посмотрел в сторону сражающихся и с удовлетворением увидел, как лях одним неуловимым глазу движением выбил меч из руки раненого к тому времени в левое предплечье Северского. Свершилось, Господи, мрачно усмехнулся он. Он уже знал, что лях не успокоится, пока не заставит своего врага испытать те же муки, что когда-то рыцарь испытал в застенках холодной в этой усадьбе. Владомир заметил, как пересекает двор дядька шляхтича, озабоченно покусывая ус, и понял, что ныне самое время для него уходить из вотчины боярина Северского, где ныне даже речь русская слышна не была — полегли защитники русской усадьбы все как один. Только бабы выли и причитали, сбившись в кучу, недалеко от хором, с ужасом глядя на ляхов, вытирающих кровь с мечей о траву.
— Ее нет в тереме, Владислав, — едва слышно сказал усатый дядька шляхтичу, что тут же словно окаменел, услышав эти слова.
— Обыскать усадьбу! — отрывисто бросил шляхтич своим людям, и те быстро разбежались в разные стороны. Некоторые, зная ту, что искали в лицо, стали искать ее среди плачущих женщин, заставив тех закричать от страха пуще прежнего. — Где сотник боярский? Сбежал? Пся крев! Дьявол! Я же сказал, смотреть за ним, Ежи! Спросите баб на подворье! Идите в деревню! Найти ее!
Он толкнул в плечо стоявшего подле него одного из пахоликов {3}, и тот, взяв в подмогу нескольких людей, открыл ворота и скрылся из глаз, направившись в деревню, что стояла неподалеку от боярской усадьбы. Владислав отвернулся от ворот и резким размашистым шагом направился к лежащему на бревенчатом настиле у ступенек крыльца Северскому. Тот был без сознания, и шляхтич не без удовольствия ткнул носком сапога в рану на плече того, откуда сочилась кровь. Боярин дернулся, замычал, с трудом, но все же открыл глаза и уставился с лютой ненавистью на склонившегося над ним Владислава.
— Ляшская собака! Я должен был сам перерезать тебе глотку! — свистящим шепотом проговорил русский. Владислав лишь усмехнулся.
— Ты упустил такую возможность, — он на мгновение прикрыл веки, стараясь обуздать демонов в душе, что ныне так и призывали его стереть эту усадьбу с землей, а самого хозяина прирезать, как свинью, прямо тут же у крыльца. Когда он снова посмотрел на Северского, тот поразился тому ледяному спокойствию, которое легко читалось ныне на красивом лице ляха, перепачканном кровью и гарью от пожара.
— Где она? — тихо спросил шляхтич Северского. Тот понял, что даже сейчас, стоя на краю могильной ямы, может держать душу поляка в своих руках, и злорадно улыбнулся в ответ.
— Ищи, лях. Может, сдастся, и отыщешь. Я же тебе в том не помощник.
Владислав размахнулся и изо всей силы ударил Северского по ухмыляющемуся лицу рукоятью меча, выбивая тому зубы и, судя по хрусту, ломая нос. Тот лишь сплюнул в траву кровь и осколки зубов и снова улыбнулся шляхтичу. Злорадно, довольствуясь его волнением и тревогой.
— В камору {4} его! — приказал поляк, и его люди подхватили боярина под руки и потащили его в то место, где еще некоторое время назад Северский пытал и мучил их самолично. Они с большим удовольствием помогут русскому почувствовать всю ту боль, что некогда довелось чувствовать им в этом темном подвале под левым крылом боярских хором усадьбы.
Северский не имел никаких иллюзий, что ждет его, когда этот серый от речного тумана летний рассвет превратится в солнечный погожий день. Быть может, к полудню он уже будет мертв, как мертвы ныне его люди, чьи тела лежали в доме и во дворе. Но прежде, чем уйти он сполна насладится муками неизвестности и тревоги, что будут мучить эту польскую гниду, которой помогал сам черт, раз столько раз этот лях выбирался с того света.
