— Вам нравится то, что вы видите, сэр? — дерзко осведомилась она.
Щеки Эльвины пылали огнем. Она была крайне смущена этим затянувшимся осмотром, но скорее умерла бы со стыда, чем показала свою растерянность незнакомцу. Девушка с вызовом смотрела в глаза рыцарю, демонстративно не замечая его веселого недоумения.
— Очень нравится, — многозначительно ответил он на саксонском диалекте, намеренно используя тот язык, на котором обращалась к нему Эльвина.
Не желая продолжать беседу в том же язвительно-насмешливом тоне, Филипп вдруг притянул девушку к себе. Грудь ее оказалась прижатой к его груди, а раскрывшиеся от удивления губы — в пределах досягаемости. Не давая девушке опомниться, Филипп осторожно поцеловал уголок ее рта.
Придя в себя, Эльвина решительно уперлась ладонями в мускулистую грудь Филиппа Сент-Обена и предприняла отчаянные попытки освободиться. Но он лишь крепче обнял девушку за талию и прижал к себе еще теснее, так, что ее бедра оказались напротив возбужденного символа его мужественности. Эльвина неистово сопротивлялась, пытаясь увернуться от его поцелуев, но безуспешно. Она вспомнила о кинжале, лишь когда Филипп чуть приподнял ее и прижал животом к отвердевшему уплотнению у себя между ног. Теперь его намерения стали для нее более чем очевидными.
Эльвину неплохо обучили обращаться с оружием, и она знала, как охладить мужской пыл. Без кольчуги сэр Филипп представлял легкую мишень. Девушка направила острие повыше того места, где заканчивались его наголенники. Ни о чем не подозревающий Филипп прижал девушку еще теснее, и острие вошло ему в бедро.
В раздраженном недоумении рыцарь опустил взгляд. Капля его крови упала на покрытый соломой земляной пол. Филипп перевел взгляд на маленькую руку, сжимавшую оружие, взглянул в серебристые глаза девицы и быстрым движением вывернул ей кисть. Кинжал упал на солому.
— Никогда не поднимай нож на мужчину, маленькая злодейка, если не собираешься использовать его по назначению.
Не удостоив несостоявшееся покушение более ни единым словом, Филипп столь же внезапно прижал девушку к себе вновь и овладел ее ртом. Эльвина снова уперлась ладонями ему в грудь.
Скорее в гневе, чем в страхе, она начала царапаться, пытаясь как можно сильнее ударить Филиппа коленом в пах. До сих пор ни один из тех, на ком Эльвине случалось испробовать свое оружие, не относился к ее угрозе с таким демонстративным пренебрежением. Унизительное положение девушки усугублялось еще и тем, что она сама пришла к нему. Впрочем, вспомнив о цели своего визита, Эльвина взяла себя в руки: такой гнев совершенно неуместен.
В смятении она попыталась разобраться в тех чувствах, что вызывал в ней мужчина, не желавший отпускать ее из своих цепких объятий.
Губы Эльвины почти послушно раскрылись, поддаваясь натиску губ Филиппа, и в тот же миг его язык заполнил рот, мешая дышать. То ли от неожиданности, то ли от недостатка воздуха или еще по какой-то причине голова ее закружилась и тело стало почти невесомым и каким-то чужим. Эльвине казалось, будто ее засасывает и уносит куда-то горячий поток и она вот-вот потонет в этом бурном течении. Сжатые кулачки сами собой раскрылись, напряженные мышцы расслабились, руки легли на его обнаженную грудь, широкую и мощную, покрытую курчавыми жесткими волосками.
Тайные, полудремотные воспоминания о чем-то сладко-запретном охватили ее, обдав жаром. Словно завороженная, Эльвина крепко сжала плечи Филиппа, с жадностью вбирая в себя его язык, прижимаясь животом к его твердой восставшей плоти.
При этом внезапном превращении холодной девственницы в страстную искусительницу Филипп задохнулся от удивления и отстранил от себя Эльвину. Окинув подозрительным взглядом свою нежданную гостью, ее встрепанные волосы, бурно вздымающуюся грудь, он спросил:
— Кто ты, черт возьми, такая?
Вопрос, заданный на его родном языке, был скорее риторическим. Он не ждал от нее ответа, а лишь хотел выиграть время, чтобы немного остыть.
— Эльвина, дочь Ферфакса. — Она обхватила себя руками и скромно отвернулась, увидев, что Филипп поправляет наголенники.
Щеки ее пылали огнем, сердце неистово колотилось, и способность думать вернулась к Эльвине. Этот мужчина послан ей судьбой. Если бы она захотела, еще не поздно «бежать своей судьбы. „Беги, пока не поздно“, — нашептывал ей тоненький голосок. Очевидно, то взывал к ней злое благоразумия. Слишком маленькой и бессильной казалась Эльвина самой себе перед лицом грозного нормандца. Его исполинский рост и богатырское сложение, как и суровость черт, пугали ее. Но целовал он Эльвину хотя и жадно, но без жестокости и отпустил ее, не попытавшись изнасиловать. Чего еще могла просить женщина в столь жестокий век? Сжав кулаки и тряхнув головой, Эльвина усилием воли вернула себя на землю.
— Так чего же ты хочешь, малышка эльф?
Филипп был явно поражен ее знанием нормандского, хотя последние девяносто лет при дворе говорили только на этом языке. И тем не менее он ответил девушке на языке черни, населявшей эти края. Имя ее уходило корнями в глубь англосаксонской истории. Эльвина Светлокудрая и внешне, и по духу вполне соответствовала представлениям о ее предках — викингах. Ее убогая одежда свидетельствовала о том, что сегодня она принадлежала к стану побежденных.
Когда нормандец заговорил с Эльвиной на ее родном языке, она насторожилась. Не многие из придворных утруждали себя изучением языка ее предков. Мало кто интересовался древними легендами, окутанными тайной, мифами и сказаниями, из которых и складывалась история ее народа. Отец Эльвины рассказывал ей о тех временах, когда эльфы, любившие водить хороводы при лунном свете, населяли эту землю, и было их едва ли не больше, чем людей, и люди учились у них мудрости и преклонялись перед их волшебной силой. Имя ее пришло из древней истории как напоминание о тех благословенных временах, но только старики все еще хранили в памяти те легенды.
— Я бы хотела узнать, какой вы человек, сэр, — холодно отозвалась Эльвина.
Тело ее все еще горело во всех тех местах, которых он касался, и она намеренно старалась не думать о том, что неизбежно произойдет. Когда Эльвине изложили план действий, она по зрелом размышлении согласилась его принять, но одно дело выслушать предложенную схему и согласиться с ней, а другое — осуществить этот план. Когда девушка лицом к лицу столкнулась с Филиппом и увидела, что он собой представляет, она внезапно растерялась. Теперь Эльвина была совсем не уверена в том, что поступила правильно.
— И что же ты решила насчет меня?
Филипп смотрел на нее с той же серьезной мрачностью, с какой она взирала на него, нисколько не сожалея о содеянном. Эта простолюдинка только что совершила покушение на рыцаря, и за это он был вправе сделать с ней все, что угодно. Однако девушка не испытывала страха, более того, она ничуть не сомневалась в своей правоте. Филипп не понимал, с кем его свела судьба. В этой девушке крылась какая-то тайна. Она держалась с достоинством аристократки и говорила на языке двора не хуже, чем он сам, но одета была в отрепья, как последняя из рабынь, и владела языком рабов так же хорошо, как и нормандским — языком знати. Поразило его и внезапное превращение возмущенной девственницы в страстную женщину. Филипп ждал, пока она заговорит, не спеша делать выводы.
