Ознакомительная версия.
Теперь времена переменились. Звезда счастья Оттоманской империи закатилась. Могущество исчезло, блеск и слава потускнели – и потускнели навеки. Положим, что великий визирь и мог бы сделать объявление войны цветистым слогом, но ему недоставало одного – могущества. Европа с презрением отнеслась бы к его словам.
При дворе в продолжение последних месяцев после описанного нами в прошлой главе падения шейх-уль-ислама произошли многочисленные перемены. Мансур-эфенди хотя и пал, но только его личность, а не идеи. Мансур был низвержен, но дух его еще жил и царствовал. Новым шейх-уль-исламом назначен был Феми-эфенди, во всем следовавший советам Мансура, который умел распространять вокруг себя сияние тайного могущества. Важным шагом в пользу Мансура было назначение Рашида-паши министром. Рашид был слепым орудием Мансура, и назначение его визирем давало низверженному Мансуру в руки новые средства и впредь утверждать всюду свое могущество. Одного визиря он имел вблизи султана и именно такого, который во всем беспрекословно исполнял его волю. Теперь задачей его было приобрести второго.
В вечер султанского праздника, полгода спустя после своего низвержения, Мансур-эфенди бежал от торжественных огней, заливавших морем света все дома и площади города. Он отправился в развалины Кадри. Здесь все еще была его власть. Здесь был невидимый трон, откуда направлялись нити, более могущественные, чем кормило правления в руках министров. Когда Мансур вошел в галерею башни Мудрецов, то встретил там Лаццаро, который, озираясь, подходил к нему. Теперь хитрый грек находился на службе у Мансура, так как разгневанная принцесса Рошана прогнала его от себя. Сегодня Лаццаро нес важное известие Мансуру, которое добыл по поручению последнего.
Мансур дал знак следовать за ним, и оба вошли в зал Совета.
– Ну что, был ты в доме Гуссейна-Авни-паши? – спросил Мансур своего слугу.
– Дом военного министра могущественного Гуссейна-Авни-паши охраняется часовыми и слугами, – отвечал Лаццаро. – Мне удалось познакомиться с Ибрагимом, доверенным слугой паши, и я отправился к нему. Произошло нечто очень важное и благоприятное для тебя, мудрый баба-Мансур, – продолжал грек, лукаво прищурив глаза, – нечто такое, что совершенно отдает в твои руки благородного пашу.
– Я поручил тебе узнать, желает ли Гуссейн-Авни-паша иметь свидание со мной.
– И я принес тебе, мудрый баба-Мансур, ответ, что благородный паша считает за честь сегодня же вечером посетить тебя здесь.
Сам Мансур был, по-видимому, поражен таким успехом.
– Как же это случилось? – спросил он.
– Твой раб Лаццаро донесет тебе сейчас обо всем, мудрый повелитель, и посвятит тебя во все подробности. Гуссейн-Авни-паша, военный министр, теперь твой. Он безусловно примкнет к тебе и вполне подчинится твоим советам, так как ему нанесено оскорбление, изгоняющее его из внутренних покоев императорского дворца Беглербега.
– Ему нанесено оскорбление? Кем же? – спросил Мансур-эфенди.
– Тем, кому благородный паша был до сих пор самым ревностным слугой, принцем Юсуфом-Изеддином.
– Что ты сказал? Принцем?
– Ты знаешь, повелитель, что у Гуссейна-Авни-паши есть молодая прекрасная дочь, которую зовут Лейла. Благородный паша, желая обеспечить себе благосклонность султана и еще более расположение принца и приобрести на него влияние, отдал свою дочь Лейлу принцу Юсуфу в супруги. Принц, казалось, был тоже влюблен в дочь паши, но это было лишь мимолетное увлечение; сердце принца все еще пылает любовью к пропавшей без вести дочери Альманзора. Довольно того, что Юсуф приказал вчера одному из своих адъютантов отвезти прекрасную Лейлу обратно в дом ее отца.
– Да, это действительно ужасное оскорбление, – проговорил Мансур, злорадно усмехаясь. Его радовало это обстоятельство, так как его враги все больше и больше попадали в расставленные бывшим шейхом сети.
– По прибытии в гарем отца прекрасная Лейла упала на колени, рвала на себе волосы, так как не могла перенести позора. Может быть, это горе было бы перенесено ею легче, если бы она не любила так безумно принца. Кажется, вся жизнь ее принадлежит этому злодею, – докладывал хитрому Мансуру Лаццаро.
– Трагическая судьба, клянусь бородой пророка!
– Когда донесли об этом благородному паше, он поспешил к своей дочери. Постигший ее позор, отчаяние, свидетелем которого был он сам, все подошло одно к одному, чтобы возбудить в могущественном визире страшную злобу, однако как военный министр, член тайного совета сераля и один из высших сановников он преодолел свой гнев. Он заперся с дочерью и дал ей клятву мести. Это успокоило Лейлу. Сегодня ее видели в экипаже на главной улице Перы.
– А паша?
В эту минуту в зал Совета вошел молодой дервиш и с низким поклоном остановился перед Мансуром.
– Прости, мудрый баба-Мансур, что я должен тебя побеспокоить, – тихо сказал он. – Прибыл благородный Гуссейн-Авни-паша и спрашивает тебя.
– События опережают мой доклад! – с поклоном сказал Лаццаро.
– Проводи сюда господина военного министра, – приказал Мансур молодому дервишу и встал, чтобы принять высокого сановника, появление которого заставило его торжествовать в душе. В его руках были теперь все новые опоры трона, все могущественные визири, кроме Махмуда-паши, великого визиря. Феми-эфенди, Рашид-паша и теперь даже и Гуссейн-Авни-паша, самый влиятельный из всех, так как в его распоряжении было войско, кумиром которого он был.
Мансур сделал своему доверенному слуге знак удалиться, а сам пошел навстречу военному министру.
Тот только что вошел в галерею башни. Он был в европейском костюме и в красной чалме. На бородатом лице его лежала печать сильной энергии, но вместе с ней виднелась и мрачная суровость.
Гуссейн-Авни-паша поздоровался с Мансуром-эфенди и быстро вошел с ним в зал Совета.
– Приветствую тебя, мой благородный паша, – сказал Мансур вкрадчивым тоном и с видом преданности. – Я не смел надеяться приветствовать тебя здесь. Тем более благословляю тот час, который привел тебя сюда.
Гуссейн-Авни-паша принял приглашение Мансура и сел рядом с ним.
– Благородный Рашид-паша сообщил мне, что ты приглашаешь меня на встречу, – отвечал он. – Настал для меня час последовать твоему приглашению.
– И это случилось в день султанского праздника? – пытливо спросил Мансур-эфенди.
– Объясняй себе это как угодно, Мансур-эфенди.
– В таком случае я объясню это в свою пользу или, лучше сказать, в пользу дела, которому я служу, – сказал Мансур. – Ты самый могущественный и усердный поборник желания султана изменить порядок престолонаследия и оставить престол принцу Юсуфу. Я желал бы обменяться с тобой взглядами по этому делу, и твое посещение доказывает мне, что ты желаешь удостоить меня этой чести, в то время как султан из окон сераля любуется ликующей толпой.
Ознакомительная версия.
