Ознакомительная версия.
Что он в этом бурном порывистом стремлении к славе и почестям забыл Рецию, что бледный образ ее только по ночам еще являлся ему во сне, виной тому было проснувшееся в нем честолюбие, которое заглушало все остальные чувства, но все-таки не могло уничтожить его благородства и великодушия. Первое время часто по ночам, когда он покоился на своих мягких подушках, когда блеск и свет угасали, и безмолвие ночи окружало его, в воображении его рисовался прекрасный образ Реции, слышался ее нежный голос, называвший его по имени. Он вскакивал с постели, и имя Реции замирало у него на устах. Утром же образ ее бледнел перед хлопотами во дворцах, перед просьбами бедных просителей, которым Сади покровительствовал, перед беседами с визирями и министрами, перед блеском трона, к ступеням которого он мог приблизиться. Потом образ исчезал, воспоминание терялось, внутренний голос, напоминавший ему о Реции, был заглушен суетой мира, жаждой подвигов. Упоенным взорам молодого паши представлялись ослепляющее сияние трона, заманчивая высота, и он чувствовал, что здесь найдется для него столько дела, сколько едва могли перенести его силы. Он чувствовал, что здесь на высоте необходимо честное сердце, бьющееся для блага народа и султана. И на нем, вышедшем из народа, прежде других лежала обязанность занять это место, которого недоставало при дворе, и выполнить все связанные с ним обязанности.
Через несколько дней после султанского праздника Гассан и Сади сошлись в Беглербеге.
– Очень рад, что встретил тебя, – сказал Гассан, входя вместе с Сади в пустую комнату по соседству с кабинетом султана.
– Ты хочешь что-нибудь передать мне?
– Предостеречь тебя, – отвечал Гассан.
– Предостеречь? И какой у тебя торжественный вид!
– Это потому, что мое предостережение очень важно.
– Относительно кого же намерен ты предостеречь меня, Гассан?
– Относительно новых друзей.
Сади с удивлением вопросительно поглядел на своего товарища.
– Я все еще не понимаю тебя, – сказал он.
– Ты собираешься примкнуть к Рашиду и Гуссейну.
– Они весьма предупредительны по отношению ко мне.
– И притом фальшивы.
– Ты меня удивляешь.
– Тем не менее, это правда, Сади, я не доверяю этим обоим визирям, они преследуют свои планы и замыслы. Рашид давным-давно является орудием Мансура.
– Мансур перестал иметь орудия, друг мой. Мансур не имеет уже более власти.
– Открыто – нет, это правда, но втихомолку он все еще раскидывает свои сети. Ты знаешь, что Рашид-паша ему одному обязан своим теперешним положением и всем, что имеет? Рашид и теперь еще орудие Мансура.
– Ты, Гассан, глядишь на все слишком уж мрачным взглядом.
– Не отвергай моего предостережения. И Гуссейн-Авни-паша с некоторых пор изменился. Причина понятна: ты знаешь, принц был настолько неосторожен, что отослал дочь его Лейлу в дом отца. Гуссейн никогда не забудет этого оскорбления, но он слишком умен и осторожен, чтобы хоть чем-нибудь обнаружить происшедшую с ним перемену.
– Мне кажется, Гассан, ты слишком далеко заходишь в своих подозрениях, тем не менее благодарю за предостережение. Рашид никогда не будет моим другом, я отвечаю только на его любезность, как того требует долг вежливости, Гуссейн же – другое дело, он военный министр и благоволит ко мне.
– И постарается употребить тебя для своих целей, – запальчиво перебил Гассан своего товарища. – Он знает, что ты в последнее время стал правой рукой великого визиря, и хотел бы через тебя получить необходимые сведения о подробностях и решении разных дел. Остерегайся его, вот мой совет. Сейчас тебя позовут к султану.
– Право, я не знаю, по какому делу.
– По твоему собственному, как ты увидишь. Вчера я получил от Зора первое письмо. Кажется, в Лондоне он запутался в приключениях и интригах, – сказал Гассан. – По крайней мере, из письма его видно, что он завален делами, постоянно в обществе и окружен удовольствиями. Любовь же его к леди Страдфорд, кажется, еще усилилась: он бредит ее красотой, умом и любезностью. Хорошо, если только он не игрушка в ее руках.
– Ты всюду видишь ложь и измену.
– Нас окружает много лжи, друг мой, – отвечал Гассан, который в последнее время часто бывал угрюмым и сосредоточенным: пророчество старой Кадиджи не выходило у него из головы.
– Мне кажется, – продолжал он, – что в будущем нас ожидают мрак и печаль.
– Нет, Гассан, брось эти глупости! – улыбаясь, воскликнул Сади. – Отгони от себя эти мрачные мысли и образы, прежде они не так одолевали тебя.
– Тише, звонок, я должен вернуться в кабинет, – прервал Гассан разговор и, оставив своего друга, поспешил на зов султана в его кабинет.
Через несколько минут он снова вернулся к Сади.
– Султан зовет тебя, – сказал он и отвел Сади в маленький, красивый тайный кабинет, где Абдул-Азис сидел на диване.
– Я приказал позвать тебя, Сади-паша, чтобы объявить тебе о решении, принятом мной и касающемся тебя, – начал султан, окинув испытующим взглядом красивого молодого пашу. – Мне докладывают, что принцесса Рошана намерена вступить в брак и что она желает отдать тебе свою руку.
Лицо Сади засветилось надеждой, он горел нетерпением услышать решение султана.
– Хотя ты и низкого происхождения, но я не против этого союза, так как ты своими заслугами и моей милостью возвысился до сана паши, – продолжал Абдул-Азис. – Я даже очень доволен, что принцесса желает вступить в брак.
– Приношу вашему величеству благодарность за это новое доказательство благосклонности, – прошептал Сади.
– Я ничего не имею против этого союза и желаю только, чтобы ты остался у меня при дворе, так как великий визирь хвалит мне тебя, – сказал султан. – Теперь ты знаешь мою волю. Гассан-бей, позови военного министра Гуссейна-Авни-пашу в мой кабинет.
Сади не мог уйти, так как не был еще отпущен, и, казалось, что Абдул-Азис хотел удержать его при себе.
Гассан отдернул портьеру. Военный министр с поклоном вошел в кабинет.
– Садись, паша, – приказал ему султан. Сади же остался стоять возле Гассана. – Ты пришел ко мне с докладом, начинай!
Гуссейн бросил вопросительный взгляд на Сади.
– Сади-паша останется здесь, – сказал султан. – Говори так, как если бы мы были одни.
Визирю, по-видимому, вовсе не хотелось, чтобы Гассан и Сади оставались свидетелями его доклада, он не знал, насколько можно было доверять им.
– Новые полки выступают завтра, – начал он. – Корабли с солдатами и военным снаряжением уже три дня как оставили гавань и отправились на место мятежа. Меня извещают, что все христианские народы, подвластные вашему величеству, намерены восстать, но пока довольно тех сил, которые мы уже отослали в Боснию.
Ознакомительная версия.
