— Нет, моя дорогая. Все правильно. Этот человек дал тебе почувствовать самую себя.
— Он меня смешил, — добавила Элиза, чувствуя, как у нее приподнимаются уголки рта. — Он не очень серьезно к себе относится. С юмором.
— По-моему, он просто очарователен. А у этого совершенства есть имя?
— Хадден.
— Тот самый Хадден? Цербер-гедонист?
Элиза кивнула.
— О Господи, — пробормотала Августина. — Это предвещает беду.
— Будто я сама этого не знаю.
— С другой стороны… — размышляла Гасси, — жизнь обычно становится невыносимо скучной, если не содержит немного перца и уксуса.
Элиза чуть было не поперхнулась чаем.
— Что бы я делала без вас, без ваших мудрых уроков и вашего остроумия, Гасси?
— Ты бы справлялась и без меня, моя дорогая. Но тогда бы мы столько не смеялись. А это плохо, потому что смех помогает преодолевать страх и уныние. Он врачует.
— Верно. По крайней мере я кое-чему научилась. Таким людям, как маркиз, не место в моей жизни. Понимаете, Хадден не единственный источник беды. Долги Гарри все растут, и я боюсь, что ситуация выходит из-под контроля. Мы на грани разорения.
Августина перестала улыбаться, выражение ее лица стало озабоченным.
— Насколько я понимаю, твой брат не желает прислушаться к голосу разума.
— Он глух ко всем моим мольбам и… я просто не знаю, что делать. У меня нет сил его контролировать. На прошлой неделе я была в Лондоне. Я остановилась у Маргарет и встретилась с мистером Уоткинсом, чтобы обсудить заказ и… — Ей пришлось сделать паузу, чтобы смыть глотком чая страх, подступивший к горлу. — На Бонд-стрит меня остановил лорд Брайтон.
— Он тебе угрожал?
— Нет, но он намекнул, что Гарри… дал ему какие-то обещания насчет моего будущего.
— Негодяй!
Это слово из уст Августины немного подняло настроение Элизы. Когда Брайтон гостил у них в поместье, он показался Элизе отвратительным. А то, что он и гнусный мистер Пирс были кузенами, лишь подтвердил ее интуитивную догадку.
— Негодяй, — повторила и Элиза, и то, что она произнесла это вслух, помогло ей немного успокоиться.
— Послушай, давай продолжим наш разговор на природе, где ветерок развеет вредные пары, образовавшиеся при упоминании этого отвратительного человека. — Августина встала и начала собирать посуду. — Я лучше соображаю, когда орудую секатором. — Прищурившись, она добавила: — Не бойся, мы что-нибудь придумаем.
Очередной ухаб вернул внимание Грифа на дорогу.
— Проклятие, — проворчал он, натягивая поводья и направляя лошадей по крутому повороту. Он все время пытался направить свои мысли и чувства как-то по прямой, но они все время возвращались то к самобичеванию, то к самооправданию.
— Ради Бога, успокойся. Ты не лишил ее девственности, — бормотал он, разыгрывая Адвоката дьявола. — Она сама сказала, что уже видела пенис.
Хотя ее покойный муж был, видно, не слишком искусен в его использовании.
— Ну и что? — в довольно резкой форме подсказала ему его лучшая часть. — Твое поведение было недостойно джентльмена.
Пауза.
— А кто сказал, что я джентльмен?
Лошади фыркнули и метнулись в сторону от неожиданно нависшей над дорогой ветки, чуть было не сбившей Грифа с козел.
— Я никогда не прикидывался святым, но это не значит, что я опустился на самое дно разврата. — Разговор с дьяволом, сидевшим у него внутри, продолжался. — Если человек не придерживается кодекса чести, значит, он ничем не лучше скользкого земляного червя, ползающего в грязи.
Ничего умного дьявол ему не ответил. Не счел нужным опровергать.
— Так что если я не желаю оказаться в грязи с головой, моя честь требует, чтобы я предстал перед леди Брентфорд и попросил прощения, а не уполз обратно в Лондон.
Гриф прислушался, не последует ли опровержение, но услышал лишь свист ветра. Съехав на обочину, он повернул двуколку в обратную сторону, подстегнув кнутом пару ни в чем не повинных лошадей.
— Да, я понимаю, что вы смущены, — сказал он, обращаясь к животным. — Так что теперь нас трое. Не унывайте!
Спустя час он уже был в Харпдене, и после того как задал несколько вопросов в одной из местных лавок, он направился в небольшой домик на окраине города. Привязав лошадей в тени бука, он открыл ворота и решительно подошел к входной двери. Не то чтобы он боялся, что его встретит расстрельная команда, хотя леди вполне могла быть настроена кое-что ему прострелить.
Он постучал несколько раз, но ему не ответили. Он отступил назад, чтобы увидеть, нет ли в окнах второго этажа какого-нибудь движения. После того как он проделал такой долгий путь, ему не хотелось уезжать, не поговорив с леди Брентфорд.
Мяу!
Звук раздавался из-за ставней чердака. Полосатая лапка появилась между деревянными планками.
Мяу, мяу…
— Почему кошки всегда попадают в беду, когда я рядом? — проворчал он. Подняв глаза, он увидел, что тяжелый железный крюк, закрывавший ставни, застрял в соломе крыши.
Мяуканье становилось все тише.
— Черт! — Сняв камзол и галстук, Гриф уцепился за какую-то почерневшую от времени скобу и полез наверх.
Со стороны домик выглядел очень уютно, но быстро подниматься по его стене было трудно. Начищенные сапоги Грифа скользили по штукатурке, оставляя полосы побелки на их темной коже, а тонкое полотно рубашки цеплялось за шипы вьющихся роз, так что один рукав оказался в конце концов разорванным. Увидев такое, Прескотт наверняка стал бы заламывать руки — при всей его сдержанности он очень близко к сердцу принимал все, что касалось предметов гардероба его хозяина.
Когда Грифу пришлось обходить трубу, сажа испачкала ему брюки. Колючие стебли соломы впивались ему в пальцы.
— Попробуй не оценить мои усилия, как это сделал другой кот, — прорычал он. — Не то я скормлю тебя аистам, которые живут на крыше.
Когда Гриф осторожно освобождал хвост кота, застрявший между планками, тот злобно зашипел, а потом, вместо того чтобы броситься прочь, забрался ему под рубашку.
— Ага, теперь я должен служить тебе лошадью и каретой, не так ли? Кем ты себя вообразил? Принцем-регентом?
Мяу!
— Повелителем Тощих Котов?
Сначала Гриф услышал лишь громкое урчание, но вдруг понял, что слышит голоса. Возбужденные женские голоса.
Мимо уха пролетел камень.
— Ты решил ограбить мой дом, ворюга? — Следующий камень попал ему в плечо.
— Перемирие! — Увидев седоволосую женщину, приготовившуюся швырнуть еще один камень. Гриф помахал белым рукавом, сдаваясь. — Уверяю вас, мои намерения благородны, мадам.
