просто взглянуть издали, но стоило только ему появиться, как все здравые мысли вылетели из головы, и Маша, задыхаясь, бросилась навстречу.
– Фёдор!
Он остановился, и на миг показалось, что сейчас бросится к ней, схватит, прижмёт к груди – Маша словно увидела эту картину со стороны, – такая буря чувств отразилась на его лице, но в следующее мгновение выражение сделалось отчуждённым и мрачным. Маша замерла, точно о стену ударилась, не добежав шага три. Фёдор молчал. Лицо – не лицо, гипсовый барельеф с саркофага. Наконец, губы разомкнулись:
– Вы? Зачем вы здесь?
Действительно, зачем? Что она могла ему сказать? Как оправдаться?
– Я хотела вам объяснить… – пролепетала она чуть слышно.
Он не мигая смотрел в лицо.
– Вы уже все объяснили, сударыня. Я получил вашу записку. В дальнейших объяснениях нужды нет.
Маша стиснула зубы, стараясь сдержать рвущийся из уст сумбур.
– Я не могу расстаться с вами так…
– А как бы вы хотели расстаться? – Губы изогнулись в ледяной усмешке.
Она опустила голову, пряча выступившие слёзы. Как же хотелось прижаться к нему, заплакать и всё рассказать.
Как мечтала о нём ночами, как ждала венчания, как отцу перечила, леденея от страха… Как её били арапником, как ловили, запирали, как она рвалась к нему, готовая довериться даже без венца…
Рассказать про Митю, про долг, про пистолет, про князя… про всё, что встало между ними непреодолимой каменной стеной… Ведь Господь дал людям дар слова, чтобы те могли понять друг друга!
Пускай он ничем бы ей не помог, но пусть бы хоть пожалел… Понял, что не виновата в ужасной совокупности событий, разлучившей их, и что она такая же жертва судьбы, как и он сам…
Почему? Ну почему она не длинноносая, не косая, не криворотая? Зачем Господь дал ей это лицо, зачем позволил зажигать в сердцах огонь желания? Какая же она Венус? Богиня могущественна, властна над судьбой, над собственным сердцем, над любовью, которую порождает в сердцах других… Она же, Маша, жертва Венеры… Жалкая рабыня чужих страстей…
Голос ударил не хуже арапника:
– К чему эта комедия, сударыня? Вам мало унижения, которого я нахлебался по милости вашей семейки? Желаете развлекаться дальше?
Маша всю свою мольбу вложила во взгляд. Даже каменное изваяние содрогнулось бы от этого взора, но в лице собеседника не дрогнул ни единый мускул.
– Увольте, сударыня. С меня довольно!
Она шагнула к нему, и вдруг ноги подкосились, и Маша рухнула на колени.
– Прекратите! – Он рывком поднял её на ноги. – Ведите себя пристойно!
– Простите меня! Пожалуйста, простите!
Он скривился.
– Зачем вы явились сюда? Вам недостаточно моего позора?
– Нет!
– Нет? Не достаточно?
– Простите меня…
– Вам не нужно моё прощение. Так зачем вы явились?
Губы искусаны до крови. Нельзя! Ничего говорить нельзя! Порецкий дуэлянт, сильный и ловкий, а Фёдор хромает… Она должна молчать!
– Ну? Что вы молчите? Отвечайте, к чему это скоморошество? Чего вам сызнова от меня надо? Вы приняли разумное решение. Я его вполне понимаю – гораздо приятнее и полезнее быть богатой светской дамой, чем влачить полунищее существование и воспитывать чужого ребёнка.
– Нет!
– Нет? Тогда как прикажете понимать ваш поступок?
Маша опустила голову, слёзы всё же пролились.
– Мне понятны ваши резоны, и я бы отнёсся к ним с уважением, если бы вы не морочили мне голову всё это время. Прощайте!
Неловко нырнув плечом, он повернулся в сторону калитки.
– Подождите! Пожалуйста, не уходите!
Она бросилась к нему, давясь слезами, обняла, уткнулась в сукно поношенного кафтана. Стук крови в ушах слился с гулкими ударами его сердца. Сильные руки, те самые, что когда-то так крепко и надёжно прижимали к себе, отстранили её.
– Довольно! Вы желаете, чтобы я благословил вас и пожелал счастья? – Он будто пригвоздил её взглядом к земле. – Нет, сударыня, я не Святой Антоний. Обойдётесь как-нибудь без моего благословения.
– Только, прошу вас, не вызывайте его!
Он рассмеялся, и смех пощёчиной ударил Машу.
– На дуэль? Из-за вас? Полноте, сударыня, что за странные фантазии! Я мог бы отдать жизнь за женщину, которую люблю, но сиротить сына ради безнравной вертопрашки – увольте! Можете не опасаться за вашего избранника.
И, развернувшись, он пошёл прочь, почти не хромая.
***
Вино горчило. Но Митя налил себе ещё. Он не смотрел на человека, сидящего напротив – пристально вглядывался в глубину бокала, и густая маслянистая жидкость, темно-рубиновая на цвет, отчего-то казалась кроваво-красной.
– Ваше здоровье! – Князь слегка коснулся его бокала своим. Мелодичный нежный звон резко ударил по ушам, Митя сморщился и залпом опрокинул вино.
– Что-то вы приуныли, мой друг?
– Я подлец!
Князь поморщился:
– Оставьте! Не нужно театра, – но, бросив на Митю быстрый взгляд, добавил мягко: – Вы поступили правильно. Я обещал и обещаю, что ваша сестра будет счастлива.
Губы предательски подрагивали, и Митя закрыл лицо руками:
– Хотел бы я быть в этом уверен…
– Я богат, она ни в чём не будет знать нужды.
– Но она любит не вас! – Митя в первый раз за вечер взглянул ему в глаза.
По лицу Порецкого скользнуло облачко – не то грусть, не то досада. Скользнуло и через миг исчезло.
– Она его забудет. И очень быстро, вот увидите. – Голос князя звучал спокойно и уверенно. – Сестры ваши, как я обещал, получат небольшое приданое…
– А это как будет угодно вашему сиятельству. – Митя усмехнулся, чувствуя, как наливается свинцом язык. – По мне, так это точно лишнее. Им в монастыре самое место.
– Вот. – Порецкий положил перед Митей бумагу. – Завтра подойдёте в канцелярию Преображенского полка, мой приятель оформит ваш перевод. И это… – Он протянул кошель.
– Оставьте себе! – Митя резко поднялся, его повело в сторону и пришлось ухватиться обеими руками за стол. – Ведь это вам я, похоже, проиграл…
Он шагнул к двери, но пройдя пару шагов обернулся:
– А Фёдор? Как же он? Он же вас другом почитал?
Ему показалось, что в глубине глаз князя на миг мелькнула тоска.
– Фёдором пришлось пожертвовать. Французы говорят: на войне и в любви хороши любые средства. – Он улыбнулся краешками губ. – Вы забыли ваши бумаги.
– Я передумал! Остаюсь служить в Московском полку, – через плечо бросил Митя и, пошатываясь, вышел.
Андрей Львович Порецкий задумчиво проводил его взглядом и налил себе ещё вина.
Полонез
Ухаживать за дамами
Гризет – в старину низкосортная дешевая шелковая ткань с тканым цветочным рисунком.
