– Стало быть, ты теперь тоже моя?
Она демонстративно сверилась с часами и проговорила:
– Твоя – на протяжении полутора часов.
– Весьма польщён, – галантно откликнулся он. – Прикажешь мне самому тебя раздеть?
– Разве женщинам, совершающим такого рода сделки, не полагается раздеваться самим?
– Ты спрашиваешь меня или отвергаешь мою помощь? – Он замер, не спуская с неё сурового взора. Его пальцы сжимали золотую запонку.
– Ради всего святого, Саймон! Можно подумать, я переспала с половиной Европы! Тебе ещё не надоело корчить из себя ревнивого мужа?
– Значит, у твоего мужа был повод ревновать? – Его прищуренные глаза метали молнии. Он машинально вынул запонку и положил её на столик.
– У нас здесь что, соревнование в целомудрии? Кто бы спрашивал меня об этом – только не ты! Помня о твоих подвигах, я сильно сомневаюсь, что ты устраивал подобные допросы тем дамам, с которыми кувыркался в кровати!
– Мне никогда не доводилось думать с этой точки зрения о тебе. – Он вынул вторую запонку, положил рядом с первой и вытащил из-под пояса полы сорочки.
– Вот и не заводись. Но если ты будешь продолжать в том же духе, лучше нам сразу распрощаться и пожелать друг другу удачи. Честное слово, я не шучу.
– Нет. – Его голос прозвучал твёрдо, хотя и невнятно из-за сорочки, которую он стаскивал в этот момент через голову. Наконец Саймон откинул сорочку в сторону.
– Так точно, капитан!
Он замер, не спуская с неё напряжённого взгляда.
– Давненько я этого не слышал!
– Твои шрамы особенно выделяются при свече. – Теперь, когда его торс играл перед ней своей мощной мускулатурой, Кэролайн стало ещё труднее держать себя в руках.
– Они почти исчезли, – с досадой возразил он.
Но это было неправдой. Такие шрамы вообще не исчезают до конца. Кэролайн вспомнила, как помогала выхаживать Саймона, когда его полуживого привезли домой из-под Ватерлоо.
Он лежал в бреду и не мог помнить боль и отчаяние этих дней. В его памяти сохранились лишь те очаровательные игры, в которые они играли после его выздоровления. Саймон вздохнул: отчасти из-за воспоминаний, отчасти из сожаления.
– Чёрт побери, и что с нами не так? – вырвалось у него.
Ей не требовалось пояснений. Она пожала плечами.
– Слишком много всего. – Её взгляд устремился в пространство, как будто там можно было разглядеть причину их разрыва. Но через секунду Кэролайн посмотрела ему в глаза и улыбнулась. – Может, нам и правда лучше вспомнить наши игры – вместо того чтобы считать взаимные обиды?
Он еле слышно перевёл дыхание, весьма довольный такой переменой в её настроении, и кивнул:
– Выбирай, во что играем!
– Когда ты постучался в дверь…
– Твоя любимая! – заметил он с лёгкой улыбкой.
– Ты сам предложил мне выбирать. – Она всё ещё не была уверена, не послышалась ли ей насмешка в его голосе. – Или передумал?
– Мне она тоже нравится. – Саймон согласно кивнул.
– Похоже на то! – Кэролайн снова опустила взгляд на его ширинку.
– Они мне нравятся все до единой! – ухмыльнулся он. – И что за чертовщина с нами приключилась?
Она могла бы в ту же минуту выложить ему правду: что, кроме множества противоречий во взглядах, их поссорило его откровенное нежелание даже подумать о свадьбе, о настоящей свадьбе, а не понарошку. Потому что они ещё в детстве много раз играли в жениха и невесту. Но разве это что-то изменит? Она встала с кровати и двинулась к нему навстречу со словами:
– Вообще-то мне нравятся путешественники, но увы, капитан, я не могу впустить вас к себе в такой час. Слишком поздно, и я в доме совсем одна.
Эти знакомые слова прозвучали как строчка из давно забытой песни, хранившейся где-то в глубине души. Он ответил так, будто много раз повторял свою роль:
– Простите, миледи. Но у меня есть приказ расположиться на ночёвку именно здесь.
Она стянула на шее воротник рубашки, изображая стеснение:
– Право же, не знаю… это наверняка ошибка…
Робкий голосок дрожал и прерывался точно так, как прежде, и точно так же Саймон мгновенно распалился, как только его услышал.
– Увы, это не ошибка. Армия движется в этом направлении, ведь мы преследуем… – Он умолк с многозначительным видом.
Теперь, когда его взгляд был полон откровенной страсти, ей вовсе не требовалось притворяться, чтобы изобразить возбуждение.
– Ну… я даже не знаю… что и сказать!
– Прошу меня простить. Но приказы не обсуждают.
– Если вы так уж настаиваете, вам придётся оставаться… в передней.
– Конечно. Вам нечего бояться. Вы в полной безопасности, миледи.
– Спасибо. – На влажных губах расцвела робкая улыбка, и она пригласила его нерешительным кивком. – Сюда, вперёд. – Она повела рукой, как будто показывала ему дорогу. – Не угодно просушить у огня ваш мундир? – Её голос снова стал звонким, как у актрисы.
– Если позволите…
Она повернулась и сделала вид, будто вешает его мундир перед очагом. От волнения сердце колотилось где-то в горле.
Он встал у неё за спиной, как делал это много раз, и она сразу почувствовала жар его тела, а в следующий миг затвердевшее копьё прижалось к её ягодицам. Её бросало то в жар, то в холод, пока он медленно двигал бёдрами.
– Я уже много недель не вылезал из седла, – прошептал Саймон, приподнимая на шее тяжёлые густые локоны, и коснувшийся её плеч прохладный сквознячок тоже стал немым приветом из прошлого. – Я так давно не видел женщин…
Она застыла в ожидании.
И тогда он наклонился и еле слышно прикоснулся губами к её шее.
Этот лёгкий, почти невинный поцелуй не может стать причиной охватившей её нетерпеливой страсти. Как это было и прежде. Она пылала, она дрожала от голода. Пожалуйста, пожалуйста… скорее. Ей пришлось закусить губу, чтобы не сказать это вслух. Минуты тянулись, как часы. Но он прошептал:
– Простите, миледи. Мне не следовало этого делать.
И на какой-то безумный миг Кэролайн растерялась: происходит ли это с ними в прошлом или в настоящем? Но он сделал шаг назад, как полагалось по его роли, и она повернулась к нему лицом.
– Уж и не знаю, могу ли я себе позволить… – пролепетала Кэролайн, едва дыша.
Он взял её руку и прижал к ширинке, чтобы она могла почувствовать напряжённое копьё.
– Но вам придётся. – Теперь ему тоже стало всё равно, происходит это на самом деле или во сне: он знал, зачем пришёл в эту комнату, и должен был получить своё.
Она отдёрнула руку.
– Вы никуда отсюда не денетесь, – прошептал он, стоя на месте и торопливо обшаривая комнату взглядом. – Я вас не отпущу.
Её возбуждение было столь велико, что в груди зародился глухой прерывистый стон.
