Вернувшись на родину, он служил царю сначала как военный, а позже получил пост губернатора Новороссии и Бессарабии. Здесь и обнаружились его блестящие администраторские способности, когда он, фактически на пустом месте, создал новую колонию. В Одессе он развил торговлю, построил гавани, больницы, училища, привел в порядок улицы и, наконец, пригласив английского архитектора, воздвиг в Алупке, на крымском берегу, один из самых потрясающих дворцов в мире.
Глядя на это чудесное творение из камня, возвышавшееся над морскими просторами, все убеждались, что за маской холодного человека скрывается неукротимый романтик и мечтатель. И лорд Этелстан как никто другой понимал эту особенность князя Воронцова.
Ах, этот лорд Этелстан! Наталия пыталась убедить себя, что это дерзко, но тем не менее невольно думала о том, чем он сейчас занимается в обществе ненавистной баронессы.
«Интересно, каков он в любви? — размышляла она. — Такой же натянутый и напыщенный или в нем под ледяной маской горит огонь, о существовании которого она не догадывалась до недавнего времени? Как ему может нравиться такая женщина?»
Наталия понимала, что несправедлива к ней. Баронесса, несомненно, красива. Она великолепно одета, о ней сплетничают, что куда бы ее ни забросила судьба, вокруг нее всегда целый рой поклонников любой национальности.
— Она распутная пустышка! — вслух произнесла Наталия, но ее слова прозвучали не совсем искренне.
На туалетном столике лежал кинжал, который она только что купила на базаре. Взяв его, графиня проверила остроту лезвия. Это оружие ей еще пригодится. Кинжал был искусно выполнен местными мастерами; рукоятку украшали кораллы и бирюза, которые, по восточному поверью, приносят счастье. Пусть же он принесет ей быструю и безболезненную смерть!
Она положила оружие и подошла к окну.
Наталия смотрела на зеленую, цветущую долину, и слезы наворачивались ей на глаза. Пройдет совсем немного времени, и ее заточат в четырех стенах гарема. Единственным зрелищем, которым она сможет наслаждаться через решетку, будут воды Босфора.
Казалось странным, что жизнь кончается, не успев начаться, но выбора у нее нет.
Сейчас ее отделяют многие мили как от родного дома близ Варшавы, так и от блистательного Петербурга.
Она выросла в Польше, где жили ее родители, получив в наследство от дальнего родственника небольшое имение. До недавнего времени она не понимала, как свободна и вольнолюбива Польша по сравнению с Россией.
Дворяне там жили в огромных имениях, окруженные роскошью, наслаждаясь беспечной жизнью; ездили верхом по равнинам на породистых лошадях и менее всего задумывались над тем, что находятся под игом России.
Варшава, с ее старинными домами, чудесными фонтанами и узкими улочками, считалась одной из самых очаровательных столиц Европы, и ее жители гордились своим городом. По сравнению с Петербургом Варшава была более европейской столицей. Прямая железная дорога связывала ее с Парижем. В Варшаве не было недостатка ни в модных магазинах, ни в первоклассных портнихах, в театрах шли пьесы французских и немецких драматургов.
Только покинув этот город, Наталия поняла, что ту свободу мыслей, которая царила в доме ее отца, в России она не найдет. Ее мать умерла, когда девочке было четырнадцать лет. Отец отличался редким умом, его окружали очень образованные люди, что не могло не отразиться самым благотворным образом на маленькой Наталии. Девочка получила широкое и разностороннее образование. Она легко и с удовольствием училась, опережая в науках многих своих сверстниц.
Смерть отца была для нее тяжелым ударом: Наталия очень любила его. Но теперь им с братом пришлось покинуть родной дом.
Царица, узнав об их несчастье, предложила сиротам перебраться из Варшавы в Петербург. Дмитрия приняла в свой дом прекрасная семья, в которой росли его сверстники. Он сразу же освоился и, несомненно, был бесконечно счастлив с людьми, которых почитал, как собственных родителей.
Наталия же поселилась в Зимнем дворце.
У царицы было двести фрейлин, и все они жили при дворе. Среди них было несколько новеньких, которые, как и Наталия, изучали круг своих обязанностей, прежде чем им позволят носить бриллиантовую монограмму фрейлины и длинный красный с золотом шлейф.
Первое, что поразило Наталию во дворце, была жара, от которой девушка, привыкшая к свежему воздуху польского имения, буквально задыхалась.
Другое, что неприятно ее поразило — и это было куда страшнее, — невозможность говорить то, что думаешь: это считалось нарушением придворного этикета.
Конечно, в Варшаве она слышала разговоры отца с друзьями о деспотизме царя, о том, что всякому, кто осмелится выступить против него, грозит Сибирь. Но она с трудом верила этому; ей казалось, что люди придумали эту страшную сказку, чтобы опорочить русских, завоевавших польские земли.
Оказавшись в Петербурге, она не могла не заметить контраста между неимоверной роскошью дворцов и оборванными, почти умирающими от голода людьми на улицах столицы.
Отец учил ее быть наблюдательной и не бояться критически оценивать увиденное. Наталия смотрела на Петербург не как юная, романтически настроенная девочка, а как умный наблюдатель.
Поначалу ее, конечно, ошеломили великолепные дворцы — зелено-белый Зимний, отражающийся в Фонтанке желтый Юсуповский и стоящий на набережной Невы красно-белый Воронцовский.
Голубые, розовые, сиреневые дворцы и особняки, слуги в которых были одеты в красочные, роскошные ливреи, напоминали своим видом декорации некоего спектакля.
И тут же — оборванные крепостные, которых хозяева могли пороть розгами и даже убить; стоящие на перекрестках женщины с детьми — испуганные, истощенные, протягивающие за милостыней худые руки.
С одной из фрейлин, девушкой чуть постарше, Наталия быстро подружилась. Елизавета — так звали новую подругу — была влюблена и, разумеется, нуждалась в наперснице. Наталия подошла для этой роли как никто другой.
Их комнаты располагались рядом, и часто ночами они сидели на постели и болтали.
Елизавета была влюблена в Илико Орбелиани, который признался ей в своих чувствах летом на пикнике. Почти ежедневно из кадетского корпуса тайком приходили письма. Елизавета была в восторге, но Наталии, привыкшей к общению со взрослыми серьезными мужчинами, письма Илико казались детскими и смешными. Но ее подруга была влюблена, для нее Илико являлся образцом совершенства.
На балах и приемах, которые устраивались во дворце почти каждую ночь, она искала только Илико, а если не находила, то считала этот вечер вычеркнутым из жизни.
