— А что он такое сделал? — неожиданно спросила Вирджиния.
Дядя Тримбал уставился на девушку, совершенно забыв о своем решении игнорировать ее.
— Что! Что! Он сделал все!
— А что все? — настойчиво переспросила Вирджиния. — Что из того, что он сделал, вам известно наверняка? Вы все время ругаете этого человека. А что вы имеете против него?
— Никогда не спорю с женщинами, — сказал дядя Тримбал. — И мне совсем не хочется тебе что-то доказывать. Но что можно еще подумать, когда человек скрывается на острове, то появляясь, то на год пропадая, и никто не знает, где он бывает и как он живет, чем занимается, зачем нужны какие-то доказательства? Там, где такая таинственность, всегда скрываются преступления.
— И обратите внимание на само его имя: Ральф! — произнесла вторая кузина Ребекка. — Одного имени достаточно, чтобы обвинить его.
— Не хотела бы с ним встретиться на узкой дорожке, — прошипела кузина Джорджина.
— Как вы думаете, что он с Вами сделает? — спросила Вирджиния.
— Убьет меня, — торжественно ответила кузина Джорджина.
— Что, от безделья? Чтобы просто позабавиться? — предположила Вирджиния.
— Точно, — без всяких сомнений ответила кузина Джорджина. — Нет дыма без огня. Боюсь, что этот человек уже был преступником, когда впервые приехал сюда. Я чувствую, что ему есть что скрывать. Я редко ошибаюсь в своих предположениях.
— Преступник! Конечно, он преступник, — сказал дядя Тримбал. — Никто не сомневается в этом, — он уставился на Вирджинию. — Говорят, он отсидел в тюрьме срок за растрату. У меня это не вызывает сомнений. Говорят, он входил в ту банду, которая орудовала по банкам по всей стране.
— Кто говорит? — настаивала Вирджиния.
Дядя Тримбал повернул в ее сторону свой уродливый лоб. Что случилось с этой всегда послушной девушкой? Он решил, что лучше будет проигнорировать вопрос.
— У него типичный взгляд рецидивиста, — сказал дядя Роберт, — я заметил это с первого раза, как увидел этого человека.
Метка природы легла на чело,
Грабеж и убийство ему предрекло…
продекламировал дядя Джефсон. Ему самому понравилось, как он процитировал стихотворение, и дядя Джефсон победно огляделся, как будто всю жизнь ждал этого шанса.
— Одна бровь Данмора изогнута дугой, вторая треугольником, — сказала Вирджиния. — Может быть, поэтому вы считаете его таким злодеем?
Дядя Джефсон поднял свою бровь. Обычно, когда дядя Джефсон поднимал бровь, мир прекращал свое существование. Но в этот раз он продолжал жить.
— Откуда тебе так хорошо известны его брови, Вурж? — спросила Корнелия достаточно злобно. Такое замечание привело бы Вирджинию в замешательство две недели назад, и Корнелия знала это.
— Да, откуда? — настаивала тетя Тримбал.
— Я видела его дважды и достаточно близко, поэтому смогла рассмотреть, — сказала Вирджиния сдержанно. — Мне кажется, его лицо самое интересное из всех лиц, какие я видела в жизни.
— Без сомнения, в прошлой жизни этого создания есть что-то подозрительное, — сказала Корнелия, которая начала переживать, что совсем выпала из разговора, так много внимания было обращено на Вирджинию. — Но, наверное, он виноват не во всем, за что его обвиняют.
Корнелия раздражала Вирджинию. Почему она выступала в качестве квалифицированного защитника Ральфа Данмора? Какое ей дело до этого? Но с другой стороны, а какое дело до него Вирджинии? Но Вирджиния не задала этого вопроса Корнелии.
— Говорят, он держит дюжину кошек в своей лачуге на задворках Сауреса, сказала вторая кузина Ребекка Дайлер, давая понять, что она тоже имеет некоторые сведения об этом человеке.
Кошки. Это звучало так притягательно для Вирджинии, особенно во множественном числе. Она представила себе остров Сансор, населенный кошками.
— Это как раз и доказывает, что с ним не все в порядке, — провозгласила тетя Патриция.
— Людям, которые не любят кошек, — сказала Вирджиния, с аппетитом накидываясь на свой десерт, — нельзя доверять, хотя все считают, что нелюбовь к кошкам — показатель добродетели.
— У этого человека нет ни единого друга, за исключением Старого Саймона, — сказал дядя Тримбал. — А если Старый Саймон откажется от него, как сделали все остальные, это будет лучше для… для некоторых членов его семьи.
Дядя Тримбал так неуклюже закончил свою речь, потому что недремлющий взгляд тети Тримбал напомнил ему о том, о чем он почти забыл: за столом находились девушки.
— Если Вы имеете в виду, — горячо сказала Вирджиния, — что Ральф Данмор — отец ребенка Фанни Грин, то Вы ошибаетесь. Это чистейшая ложь.
Несмотря на негодование, Вирджиния заметила удивленные лица сидевших за праздничным столом. Она не видела ничего подобного с того дня, семнадцать лет назад, когда на небольшом вечере у кузины Лилиан все заметили, что в волосах у девушки НЕЧТО. Вши! Вирджиния стала центром внимания.
Бедная миссис Джексон находилась в состоянии коллапса. Она надеялась, или хотела надеяться, что Вирджиния все еще верила, что детей находят в капустных грядках.
— Молчи, молчи! — посоветовала Вирджинии кузина Мелисандра.
— Не хочу молчать, — капризно сказала Вирджиния. — Я и так молчала всю жизнь. Я вообще могу завизжать, если захочу. Не доводите меня до того, чтобы я захотела. И прекратите говорить всякую чепуху о Ральфе Данморе.
Хотя Вирджиния и сама не понимала причину своего негодования. Какое ей дело до преступлений, вменяемых в вину Ральфу Данмору или даже совершенных им? И почему ей кажутся такими невероятными и недозволенными слова о том, что он был незаконным любовником бедной, вызывающей жалость Фанни Грин? Именно последнее волновало Вирджинию больше всего. Она не возражала, когда его называли вором, фальшивомонетчиком или растратчиком, но было невыносимо думать, что он любил Фанни Грин и разрушил ее жизнь. Вирджиния помнила лицо Ральфа после двух случайных встреч — искривленная, загадочная, привлекательная улыбка, блеск в глазах, тонкие, чувствительные, почти аскетичные губы, общее впечатление искреннего безрассудства. Мужчина с такими улыбкой и губами может убить, украсть, но никогда не сможет предать. Неожиданно Вирджиния возненавидела каждого, кто только скажет об этом или подумает.
— Когда я была юной девушкой, я никогда не думала о таких вещах и не говорила, Вурж, — сказала тетя Тримбал негодующе.
— Но я — не юная девушка, — парировала Вирджиния совсем не подавленным тоном. — Разве не это вы постоянно внушали мне? И все вы злые, бездушные сплетники. Разве вы не можете оставить в покое бедняжку Фанни Грин? Она умирает. Что бы она ни сделала, Бог или дьявол сполна накажут ее за это. Вам не нужно прикладывать к этому руки. А что касается Ральфа Данмора, его можно обвинить только в одном: что он живет сам по себе и думает только о своих делах. Он может, как мне кажется, прожить и без вас. Что, конечно, является непростительным грехом в глазах вашего снобизма, — Вирджиния отчеканила последнее слово и почувствовала, что к ней пришло вдохновение. Именно такими и были все они, и ничто никогда не изменит их.
