Она не могла отказаться от этого мнения и принять как должное то, что по крайней мере у нее нет причин придираться к мистеру Бьюмарису. Она сказала, что не считает его красивым и что просто ненавидит этих денди. Мисс Блэкберн, испугавшись, что Арабелла, настроенная таким образом, может на прощание продемонстрировать свою антипатию мистеру Бьюмарису, умоляла ее не забывать об элементарной учтивости. Она также добавила, что лишь одного слова, произнесенного этим джентльменом, будет достаточно, чтобы помешать леди быть принятой в обществе. Но бедняжке пришлось тут же пожалеть о том, что она не попридержала язык, так как это предупреждение заставило глаза Арабеллы снова засверкать от гнева. Однако когда мистер Бьюмарис, усаживая ее в карету, с очаровательной улыбкой прикоснулся губами к кончикам ее пальцев, Арабелла очень спокойно попрощалась с ним, при этом в ее голосе не чувствовалось даже и намека на то, как она его ненавидит.
Карета тронулась в путь, мистер Бьюмарис повернулся и неторопливо направился к дому. В холле на него обрушился его обиженный друг, который спросил, какого черта тот навязал лимонад своим гостям.
— Я не думаю, что мисс Тэллент понравилось мое шампанское, — невозмутимо ответил мистер Бьюмарис.
— Хорошо, если оно ей не понравилось, она могла бы от него отказаться, не так ли? — продолжал протестовать лорд Флитвуд. — Между тем, оно ей понравилось: она выпила даже два бокала.
— Не думай об этом. У нас еще есть портвейн, — сказал мистер Бьюмарис.
— Да? Слава Богу! — просияв, сказал его светлость. — Между прочим, я ожидал от твоих погребов большего! Пару бутылок твоего вина семьдесят пятого года или…
— Брау, принеси в библиотеку кое-что из бочонка! — сказал мистер Бьюмарис.
Лорд Флитвуд, чаще других попадавший впросак, мгновенно заглотил приманку.
— Нет, послушай, — вскричал он, бледнея от ужаса. — Роберт! Нет! Неужели, Роберт?!
Мистер Бьюмарис удивленно поднял брови, но Брау, пожалев его светлость, сказал спокойным тоном:
— В наших погребах нет ничего подобного, уверяю вас, ваша светлость!
Лорд Флитвуд, поняв, что его еще раз обманули, с сильным чувством произнес:
— Ты заслужил того, чтобы я дал тебе пощечину, Роберт!
— Попробуй, если думаешь, что сможешь, — сказал мистер Бьюмарис.
— Не думаю, — честно ответил его светлость, направляясь с другом в библиотеку. — Догадываюсь, лимонад был уловкой, чтобы привлечь меня. — Его брови слегка нахмурились, он на какое-то время задумался: — Тэллент… Слышал ли ты когда-нибудь это имя раньше? Я, клянусь тебе, не слышал его никогда!
Мистер Бьюмарис секунду смотрел на него. Затем стал разглядывать табакерку, которую достал из кармана; с легким щелчком открыл ее и взял щепотку табака:
— Ты никогда не слышал о богатстве Тэллентов? Мой дорогой Чарльз!..
Благодаря записке мистера Бьюмариса, которая так подействовала на каретного мастера, что он даже игнорировал поступившие ранее заявки трех других владельцев сломанных экипажей, Арабелла задержалась в Грэнтхаме всего на один день. На утро, последовавшее за знакомством с мистером Бьюмарисом, она снова имела возможность из окна холла гостиницы «Ангел и король» наблюдать, как он гарцует на лошади. Она могла бы также полюбоваться лордом Флитвудом, если бы захотела, но, как ни удивительно, она совершенно не думала о его светлости. Верхом на чистокровном скакуне мистер Бьюмарис выглядел великолепно. Она решила, что такой осанки она еще ни у кого не видела. Интересно, что голенища его охотничьих сапог просто сверкали зеркальным блеском, чего, конечно же, никогда нельзя увидеть у жителей провинции.
Охотники ускакали, и двум путешественницам больше просто нечего было делать, кроме как прогуливаться по городу, обедать и скучать над книгами, найденными в гостинице. Но на следующее утро полностью отремонтированная карета сквайра с прекрасно отдохнувшими лошадьми была подана к гостинице, и леди смогли снова отправиться в путь.
К тому времени, когда запыленная карета наконец-то остановилась у особняка леди Бридлингтон на Парк-стрит, даже мисс Блэкберн путешествие ужасно наскучило. Гувернантка была достаточно хорошо знакома со столицей, чтобы не чувствовать ни малейшего интереса к звукам и видам, которые заставили Арабеллу забыть скуку и волнение, как только карета достигла Айлингтона. Все, что девушка здесь увидела, для молодой леди, которая в жизни не была в городе крупнее Йорка, было захватывающим и даже несколько смущающим. От сильного движения у нее закружилась голова, а гудки почтовых дилижансов, стук колес по мостовой и пронзительные крики продавцов угля совершенно оглушили ее. Все как в вихре проносилось мимо: девушка не могла понять, как можно жить в подобном месте и не сойти с ума. Но когда карета, несколько раз остановившись, чтобы узнать дорогу у кучеров конки, говорящих в нос на не всегда изысканном диалекте, оказалась в более фешенебельной части города, шум несколько уменьшился, и Арабелла даже начала лелеять надежду на то, что ей все-таки удалось попасть в Лондон.
Дом на Парк-стрит показался бы слишком громоздким для того, кто привык к разбросанным двухэтажным деревенским строениям, а дворецкий, пригласивший леди в просторный холл, из которого был виден пролет внушительной лестницы, был так величествен, что Арабелле захотелось извиниться за причиненное ему беспокойство: ведь ему пришлось бы объявить крестной об ее приезде. Но тут девушка с облегчением обнаружила, что он призвал на помощь лакея, за которым, совершенно успокоившись, она и проследовала в гостиную на первом этаже.
Теплота, с которой ее приняли, сильно смутила Арабеллу. Леди Бридлингтон, чье пухлое, розовое лицо озарилось улыбкой, прижала ее к груди, несколько раз поцеловала и воскликнула совсем так же, как тетушка Эмма, что Арабелла вылитая мать. Видно было, что подруга ее матери искренне рада тому, что все дорожные мытарства Арабеллы закончились. Широкой натуры леди Бридлингтон хватило и на гувернантку, с которой она разговаривала с истинной добротой и любезностью.
Мама помнила леди Бридлингтон хорошенькой девушкой, не так чтобы очень умной, но обладающей достаточным приданым, очень живой и добродушной. Поэтому никто из ее друзей не удивился, когда она сделала очень выгодную партию. Время больше повлияло на ее фигуру, чем на ее ум, и прошло не так уж много дней, когда ее юная протеже поняла, что под маской глубокой мудрости скрывается явная глупость. Ее светлость читала только те новинки прозы или стихов, которые были в моде, понимая в них одно слово из десяти, но болтала обо всем произведении: преклоняясь перед известнейшими оперными певицами, она втайне предпочитала балет; она клялась в том, что ничто не может сравниться с Гамлетом Кина на английской сцене, но получала значительно большее удовольствие от небольших сценок, которые представляли после этого бередящего душу спектакля. Она была не способна пропеть не фальшивя ни одной ноты, но никогда не упускала возможности присутствовать на концертах старинной музыки во время сезона; она ежегодно посещала Королевскую Академию в Сомерсет Хаус, где, несмотря на то, что хорошей картиной она считала только ту, сюжет или персонажи которой сильно напоминали ей знакомые места или известных людей, она безошибочно могла определить имя художника наиболее известных полотен. Ее жизнь слегка шокировала Арабеллу, так как состояла из одних развлечений. Самое большое напряжение, которое она себе позволяла, — это устройство собственного комфорта. Но было бы несправедливо назвать ее эгоистичной женщиной. Она была очень добра, ей нравилось, когда люди, окружавшие ее, были счастливы так же как и она, так как счастье делало их веселыми, а ей очень не нравились унылые лица. Она хорошо платила слугам и никогда не забывала поблагодарить их за дополнительные услуги, которые им иногда приходилось выполнять, как например, выгуливание лошадей по Бонд-стрит во время дождя в течение часа, пока она делала покупки, или дежурства около ее постели до четырех или пяти часов утра после какого-нибудь званого обеда; и если друзья не раздражали ее и не совершали ничего неприятного, она была к ним добра и щедра.
