Виктория Холт - Хозяйка Меллина

Вспоминая то, что я слышала о его брате Джеффри, я думала, что Питер, видимо, похож на него, а думая о Джеффри, я невольно вспоминала и печальную историю дочери миссис Полгри Дженнифер.

Меня пробрала дрожь при мысли о пропасти, в которую могут в любой момент ступить женщины, лишенные осмотрительности. У таких непривлекательных, как я, судьба невеселая, потому что их хлеб насущный зависит от прихоти других людей. Но еще ужаснее может стать удел красивой женщины, притягивающей к себе взгляды развратника — рано или поздно она может оказаться в положении, самый достойный выход из которого — самоубийство.

Увлекшись нашими уроками верховой езды и размышлениями о характере и личности отца Элвиан, я на какое-то время почти забыла о Джилли. Иногда она напоминала о себе своими песенками, которые я слышала, не видя саму девочку. Слыша ее пение, я говорила себе, что если она могла научиться петь, то может научиться и другим вещам.

Должно быть, я превратилась в настоящую фантазерку, потому что вслед за картиной, в которой Элвиан получала первый приз на соревнованиях, а Коннан ТреМеллин бросал на меня восхищенный и извиняющийся взгляд, я видела и другую картину: Джилли, сидящую рядом с Элвиан в классной комнате за уроками. Я как будто уже слышала шепот у себя за спиной: «Только мисс Ли смогла добиться этого. Она так хорошо управляется с детьми. Посмотрите, что она сделала для мисс Элвиан, а теперь вот и для Джилли…»

Но эти триумфальные видения были преждевременны, так как Элвиан все еще оставалась очень своенравным ребенком, а Джилли была все такой же неуловимой и странной.

Но, в общем, дни проходили более или менее мирно и спокойно, пока не произошли два события, которые вывели меня из душевного равновесия.

Первое из них было незначительным, но, тем не менее, воспоминание о нем долго преследовало меня.

Как-то раз я просматривала тетрадь для упражнений Элвиан, в то время как она сидела тут же за столом и писала сочинение. Я перевернула страницу тетради, и из нее выпал листок бумаги.

Он был весь покрыт рисунками. Я уже давно обнаружила у Элвиан способности к рисованию и собиралась поговорить о них с ее отцом. Сама я могла обучить ее только основам этого искусства, а девочка, по-моему мнению, заслуживала того, чтобы по-настоящему учиться рисованию.

Все рисунки на этом листке изображали лица, среди которых я узнала и свое собственное. Неужели у меня правда такой строго-благонравный вид? Надеюсь, что не всегда. Но, наверное, такой она меня видит. Там было и несколько рисунков ее отца, тоже вполне узнаваемых. Я перевернула листок. Другая сторона была заполнена изображениями лиц девочек. Я не могла понять, кто там был нарисован. Она сама? Нет… Это все-таки, скорее, Джилли, хотя похоже и на Элвиан. Я так пристально рассматривала рисунки, что не заметила, как Элвиан перегнулась через стол и вырвала у меня из рук листок.

— Это мое! — сказала она.

— А это, — ответила я строго, — проявление очень дурных манер.

— Вы не имели права подглядывать.

— Моя дорогая девочка, этот листок лежал в твоей тетради.

— Он не имел права там быть.

— Не надо злиться на листок бумаги. И я прошу тебя никогда не вырывать ничего у людей из рук. Это грубо и некрасиво.

— Извините, — пробормотала она, но в ее голосе все еще был вызов.

Я вернулась к проверке упражнений по арифметике. Последняя была слабым местом Элвиан — может быть, потому, что она уделяла больше времени рисованию лиц, чем примерам на сложение и вычитание. Почему она так рассердилась? И почему нарисованные ею лица были похожи одновременно и на Джилли, и на саму Элвиан?

— Элвиан, тебе нужно больше заниматься арифметикой, — сказала я. — Если бы твои примеры и задачки были так хороши, как твои рисунки, я была бы очень рада.

Она промолчала.

— Почему ты не хотела, чтобы я видела портреты, которые ты нарисовала? Я думаю, что некоторые из них очень удачны.

Она продолжала молчать.

— Особенно, — продолжала я, — портрет твоего отца.

Даже в такой момент упоминание об отце заставило ее улыбнуться.

— И рисунки девочек тоже очень хороши. Скажи мне, кого ты рисовала — себя или Джилли?

Улыбка словно застыла у нее на губах. И вдруг она спросила:

— А за кого вы их приняли, мисс?

— Ну дай мне еще раз взглянуть.

После некоторого колебания она протянула мне листок.

Я внимательно рассмотрела рисунки.

— Вот это может быть портрет как Джилли, так и твой.

— Значит, вы думаете, что мы похожи?

— Нет-нет. До этого момента я так не думала.

— А теперь думаете?

— Вы — ровесницы, а дети одного возраста часто имеют какие-то общие черты.

— Я не похожа на нее! — крикнула Элвиан. — Я не похожа на эту… идиотку!

— Элвиан, ты не должна называть ее так! Разве ты не понимаешь, что это грубо и зло?

— Но зато это правда! А я на нее ни капли не похожа. И не смейте говорить этого. Если вы опять это скажете, я попрошу папу отослать вас прочь! Он послушает меня… Если я попрошу его. Мне стоит только попросить его, и вас здесь не будет!

Она кричала, словно стараясь убедить самое себя в том, что между ней и Джилли не было ни малейшего сходства, и в том, что ей стоило только попросить о чем-либо отца и ее желание будет исполнено.

«Почему? — спрашивала я себя. — В чем причина этой яростной горячности?»

Она замолчала, но лицо ее было по-прежнему мрачным и непроницаемым.

Посмотрев на часы, я спокойно сказала:

— У тебя есть ровно десять минут, чтобы закончить сочинение.

Сама же я опять взяла тетрадь, делая вид, что мое внимание вновь сосредоточено на арифметических примерах.

Второе событие вывело меня из равновесия еще больше. Произошло оно в конце относительно спокойного дня, когда Элвиан уже спала, а я возвратилась со своей ежевечерней прогулки в лесу. Подойдя к дому, я увидела два стоящих перед ним экипажа. Один из них был мне хорошо знаком и принадлежал Нанселлокам, а второй я видела впервые. Это была элегантная коляска, украшенная фамильным гербом. Я стала было гадать, кому она принадлежит, но тут же напомнила себе, что меня это не касается, и быстро прошла в дом и поднялась к себе.

Вечер был теплый, и я села у окна, потому что спать мне еще не хотелось. Из одного из открытых окон внизу слышалась музыка, и я поняла, что Коннан ТреМеллин принимает гостей.

Я пыталась представить себе, что они делают и о чем разговаривают, сидя в одной из тех парадных комнат, в которых я никогда не была. «А почему ты, собственно, должна там бывать? — спрашивала я себя. — Ты всего лишь гувернантка». Но перед моим мысленным взором настойчиво появлялся Коннан ТреМеллин — стройный, элегантно одетый, сидящий за карточным столом или слушающий музыку со своими гостями.