— Ладно, обещаю использовать нож только для того, чтобы вытащить осколок стекла из ноги жеребца. Ну что, ты довольна?
— Не знаю, верить ли тебе.
— Ради всего святого, барышня! Я не могу находиться здесь всю ночь. Разве ты не знаешь, что в этом проклятом поместье для рабов существует комендантский час?
От напоминания Мигеля Келли смутилась, он был прав. Когда она попросила его осмотреть лошадь, Мигель бросил свою работу, которую, несмотря на усталость, должен был закончить. Келли часто видела и знала, что если раб приходил в свою хижину после наступления комендантского часа, его пороли плетьми. А тут еще она со своими проблемами вела себя, как глупая девчонка. И Келли решилась.
— Хорошо, я тебе верю. Только отвернись.
— Вот дерьмо! — сквозь зубы пробормотал Мигель, но к радости Келли поступил как истинный дворянин, каковым он и являлся.
Минуту спустя, в руках у Мигеля уже был нож. От удивления брови мужчины поползли вверх — настолько крошечным был кинжальчик. Неужели эта голубоглазая тигрица и вправду думала, что этим ножичком она сможет разубедить кого бы то ни было нападать на нее? Мигель вздохнул и начал вытаскивать стекло из конского копыта, а Келли принялась успокаивать Каприза ласками и поцелуями. Покончив со стеклом, Мигель вытер нож о свои штаны и отдал его Келли.
— Можешь снова засовывать его за подвязку.
— А-а-а…
— Знаешь, принцесса, — посмеиваясь, сказал Мигель, — у меня на родине женщины прячут кинжалы там же, только прячут они настоящие ножи, а не игрушку. Что происходит с англичанками? Вы даже защитить себя не можете.
— Еще как можем! — рассердилась Келли, раззадоренная его насмешливой уловкой.
— Вот этим?
— Да, этим!
— Сильно сомневаюсь, что Вы в состоянии апельсин разрезать этакой игрушечкой, миледи.
— Не только апельсин, но и шею наглеца, если представится случай! — раздраженно выпалила Келли. Желчная ирония испанца доводила ее до белого каления.
“Господи, как она красива, когда злится!” — подумал Мигель. Ему нравились непокорные
личности, и племянница Колберта, само собой, входила в их число. Ее сапфировые глаза вызывающе сверкали, небольшая, высокая грудь поднималась и опускалась в такт учащенному дыханию, а ее губы… О, боже, ее губы! Она так очаровательно хмурилась, что Мигеля властно тянуло к ней. С угрюмым выражением лица он резко шагнул вперед.
Келли тут же попятилась. Изумрудно-зеленые глаза испанца напряженно рыскали по телу
девушки, словно глаза дикого зверя, сидящего в засаде. Подумай Келли убежать отсюда, это было бы тщетно — ее ноги отказывались двигаться. Мигель схватил ее за руку, притянул к себе и прижал к груди. Глазами они бросали вызов друг другу, в то же время задавая немой вопрос, но прежде чем Келли успела что-нибудь сделать, Мигель наклонил голову и его губы зажали ей рот.
Лава расплавленного огня пробежала по ее жилам, смывая остатки здравого смысла. Как во сне
она приоткрыла свои жаждущие, алчные губы, и маленький кинжальчик безвольно повис в ее руке. Последней мыслью Келли было воспользоваться им.
Сжав девушку в объятиях, Мигель с наслаждением мял ее тело. Казалось, они были не прочь
соединиться, но это безумное желание и необдуманные действия длились всего лишь миг. Держа Келли за плечи, Мигель с трудом отстранился от нее. Он затравленно посмотрел на девушку, точно хотел ее сожрать. Эти секунды были для Келли целой вечностью.
Потом, кляня самого себя, Мигель отвернулся, чтобы не видеть страстное желание в ее зрачках.
Успокоившись, он снова посмотрел в глаза Келли, выхватил из ее руки нож и, прежде чем девушка успела возразить, задрал ей подол, сунул нож за подвязку, прижав его к разгоряченному телу, и одним махом опустил юбку.
— Если хочешь быть в безопасности, миледи… позаботься о том, чтобы наши пути больше не
пересекались, — предостерег девушку Мигель.
Келли осталась на месте, не зная, что делать, и что сказать. Когда к ней вернулся разум, и она
осталась одна, Келли зажала рот рукой и подавила всхлип. Она дала себе слово твердо следовать совету испанца.
Глава 13
Диего де Торрес, казалось, уже смирился, что рабство и непосильный труд составляют часть его жизни. Все дни он проводил, почти ни с кем не разговаривая, и Мигель начал всерьез беспокоиться за брата. В душе Мигеля продолжали гнездиться жажда свободы и ненависть к поработителям. Подвернись подходящий случай, и он сумеет сбежать вместе с братом, но если Диего замкнется, погрязнув в своей апатии, то ничего не выйдет, а о том, чтобы бросить брата и сбежать одному, Мигель даже не думал.
Он винил себя в том, что не смог защитить Карлоту и спасти Диего от этой позорной новой жизни. Мигель всегда был для младшего брата своего рода телохранителем. Он следил, чтобы тот не ввязался в какие-нибудь проблемы, или же вытаскивал его из этих самых проблем, а вот теперь не мог. Мигель до одури твердил себе, что был бессилен против моргановских пиратов, но боль от этого не утихала.
Мигель не догадывался, но Диего был весьма далек от смирения. Ради брата он держал в себе свою ненависть и жажду мести, боясь, что того накажут, но рано или поздно стакан переполняется, и вода выливается через край. Постоянные унижения, наказания, презрение, полный произвол и страх, написанный на лице каждого раба… все это порождало в юноше безнадежность.
Несколько дней назад их направили на расчистку и ремонт удаленной от плантации дороги на юге острова. Они слышали разговоры надсмотрщиков, что эта дорога сберегала много времени при транспортировке товаров в порт, однако, поездки по ней были нелегким делом. В том районе не было ни полей, ни кустарниковых зарослей, как на западных участках. Вдоль берега там тянулся настоящий тропический лес.
В первые дни тамошняя работа оказалась для рабов поистине губительной. Подгоняемые плетьми своих надзирателей, они ножами прорубали просеки. Впредь, вероятно, работать будет легче, хотя Мигель был уверен, что к тому времени Колберт придумает для него с братом какую-нибудь другую работенку, чтобы загнать их до смерти. Он старался сгубить их работой и даже не скрывал этого, так же как его сын не скрывал своего пристрастия к подневольным негритянкам и мулаткам. Именно эта тяга к рабыням породила последующие события, обернувшиеся трагедией для Диего.
С самого начала дорожных работ Эдгар Колберт лично следил за каждой пядью отвоеванной у леса земли, развлекаясь тем, что время от времени цеплялся к какой-нибудь молоденькой невольнице, раздающей рабам воду и еду. Одной из таких милых темнокожих девчушек по имени Поэбе, на которую он положил глаз, едва исполнилось тринадцать. Она была рождена в неволе. Колберт купил ее несколько месяцев назад. Девчушка всегда старалась проскользнуть так, чтобы хозяин ее не заметил, но ястребиные глаза сластолюбца не отрывались от ее начавших формироваться женских округлостей. Несмотря на свой юный возраст, Поэбе была стройненькой и довольно статной, в силу чего представляла интерес для англичанина, развратного и похотливого борова. Эдгар подзывал ее, просил воды и бессовестно лапал. От таких тисканий девчушку бросало в жар, она быстро подавала воду и поспешно отходила.
