— А теперь, — сказал граф, завершая этап представления, — я уверен, мистер Колвин, вы и ваша дочь не отказались бы умыться и переодеться с дороги. К сожалению, мы так неблизко от Лондона…
— Мы поторопимся, — ответил Александр Колвин, — и еще раз примите мои извинения за все те неудобства, какие мы невольно могли вам доставить.
— Ах, сущие пустяки, не о чем говорить, — легко отмахнулся граф и с вежливой улыбкой чуть наклонил голову.
Он прошел к двери, приоткрыл ее и сказал ожидавшему там указаний дворецкому:
— Покажите мистеру и мисс Колвин их комнаты, Доусон, и проследите, чтобы им оказали любую помощь, какая может понадобиться. Да, и сообщите шеф-повару, что ужин нужно, разумеется, отложить.
Не надо смотреть на выражение лица дворецкого, приказала себе Теодора. Ясно и так: никому в этом доме и в голову не приходило, что нанятая для реставрационных работ «артель мастеров» разделит по прибытии свой ужин с графом и его гостями, а не отужинает скромно сама по себе в небольшом зале при кухне, где ест вся прислуга.
Пока дворецкий провожал их наверх и передавал ожидавшей там домоправительнице, Теодора еще раз прокрутила в голове всю сцену их появления в замке. Ей очень хотелось поделиться своими наблюдениями с отцом, восхититься тем, как он заставил всех считаться с собой, более того — даже признать свое главенство в сложившейся ситуации! Но возможности поговорить с ним об этом не представилось — когда он зашел в комнату, там его ждал Джим, а один из лакеев уже помогал распаковывать вещи.
Домоправительница повела Теодору в соседнюю спальню, и ей ничего не оставалось, как подчиниться. Это была прелестная просторная комната, но, чтобы добраться до отведенных им апартаментов, они прошли из конца в конец несколько коридоров и лестниц, и Теодора сообразила: видимо, комнаты находятся в более древней части замка.
Однако времени поразмыслить и помечтать или задать вопросы у нее не было, ибо, словно по мановению волшебной палочки, явились служанки. Они принялись распаковывать вещи и раскладывать их по шкафам. Надо сказать, шкафы после этого остались полупустыми. Но единственное вечернее платье Теодоры, принадлежавшее еще ее матери, было аккуратно извлечено на свет божий и подвергнуто детальному осмотру: какая из женщин останется в стороне от подобного зрелища!
Цвет ткани платья был насыщенно розовым. Это был тот же цвет, что и одеяние Мадонны на картине Ван Дейка, и он очень шел Теодоре, при ее-то огромных темных глазах… Но поскольку лиф был слишком высоким, что уже вышло из моды, Теодора обрезала его сверху и добавила к оставшейся части кружевной ворот из венецианской тесьмы, несколько, правда, потертой от старости. Теодора незаметно поработала нитками в особенно «опасных» местах, но все же боялась, что ворот может где-то порваться при неловком движении.
Наскоро умывшись и надев многострадальное платье, Теодора почувствовала, что если и не одета по последнему писку моды, то, по крайней мере, отца она не опозорит.
Платье было недостаточно пышным, так, как это было на пике моды еще в начале царствования предшествующего монарха. Очень пышные юбки и платья с открытыми плечами, которые ввела в моду юная королева и которые ей так шли, были тем фасоном, который, тоскливо подумала Теодора, бедная девушка никогда не сможет себе позволить из-за отсутствия денег на такое количество ткани, которое обеспечит наряду соответствующую пышность. Эта ее розовая доморощенная самодеятельность получилась бледным отражением желаемого, очень бледным…
Теодора прикинула на глазок: на юбки леди Шейлы ушли ярды и ярды зеленого шелка. И, разумеется, на этом контрасте она выглядела такой тонюсенькой в талии! А украшения делали ее и вовсе неземной красавицей.
Теодоре же нечего было повязать вокруг шеи, кроме узкой темно-бордовой, почти черной, бархотки, которую она отыскала на дне маминого сундука. Эта бархотка, надо сказать, очень удачно сочеталась с розовым цветом платья. Бархотка нежно охватывала шею и завязывалась сзади бантиком. На бантик Теодора возлагала надежды как на «изюминку». Впрочем, куда ей с этим бантиком тягаться с леди Шейлой… Ее, Теодору, и не заметит никто, завяжи она себе хоть дюжину бантиков… Но волосы-то у нее в порядке? Теодора мельком взглянула на свое отражение в зеркале.
Она не стала изобретать на голове ничего сверхмодного — на это просто не было времени, но она бы не отказалась, — а просто уложила волосы в пучок на затылке. Волосы ее были прекрасны: густые, длинные, так что она с успехом могла бы в них завернуться. И ей очень шел этот прямой пробор ото лба — мраморно-чистого, белого.
Все в том же мамином сундуке она нашла и пару белых кружевных перчаток, которые также бережно и незаметно заштопала. Не лайковые, но все же… дай бог, чтобы не порвались, по крайней мере, до конца ужина.
— Думаю, теперь вы готовы, мисс, — подвела итог сборам и переодеванию помогавшая ей горничная.
И тут Теодора испугалась. Предстать в таком виде перед леди Шейлой? Встать рядом с ней? С этим бантиком, в этих перчатках… против ее ослепительного рыже-зеленого блеска?
Неожиданно для себя Теодора вспомнила об отце. Как он пересекал холл — уверенным шагом, не суетясь, никого словно бы не замечая вокруг. Так вот что должно сделать! Она во что бы то ни стало проникнется чувством уверенности, оборвет эту пагубную, напитанную ядом разрушительной неуверенности в себе нить сравнения себя с другими, пускай даже и самыми распрекрасными женщинами! Никому нет до нее дела — как и ей нет дела ни до кого. У нее здесь своя цель. И она не должна о ней забывать.
Значение имело только одно: ей удалось сделать так, что ее отец все-таки добрался до замка Хэвершем, и, хотя он об этом не знает и никогда не должен узнать, ему заплатят за ту работу, которая будет здесь сделана. Надо увидеться с графом наедине — мысли Теодоры перетекли было в деловое русло, но этот принес ей новый испуг: снова увидеть эти глаза? Но выхода у нее нет… А сейчас пора идти, Колвинов ждут.
Служанка открыла перед ней дверь, и она шагнула за порог, в коридор. Тут же открылась соседняя дверь — и к ним вышел отец.
— Ты готова, Теодора! — воскликнул он. — Это хорошо! Не знаю, как насчет тебя, но я чрезвычайно голоден!
Она поняла: отец немного смущен, но держится молодцом. Теодора быстро заглянула в его спальню — Джим поставил на верхушку комода графин бренди. Все ясно, напиток обеспечил отцу эту молодцеватость и хорошее самочувствие, которое поддержит его за ужином, если не появится другого повода для радости. Пусть так и будет. И Теодора поспешила догнать отца, ушедшего чуть вперед в сопровождении служанки, которая не знала, то ли ей ждать мисс Теодору, то ли следовать за мистером Колвином.
