Иса уже не следила за своим отражением и не видела, насколько она прекрасная — полные губы соблазнительно приоткрыты, длинная шея изящно выгнулась, будто просила поцелуев, половодье густых волос закрыло всю спину, еще контрастнее очертив тонкий белый силуэт: тонкую талию, округлые бедра. Багрянец, сгустившийся на напряженных сосках, словно бросал вызов искушения всем, кому удастся их увидеть. И мало у кого хватила бы сил противостоять ему.
Ее дыхание стало прерывистым и хриплым, когда тонкие пальцы оказались в плену тугих мышц.
— Да-а-а… О, да-а-а, — еле слышно шептала Иса, проталкиваясь все глубже. — Еще-е-е, — ее голос стал ниже, и в нем слышалась возбуждающая хрипотца. — Еще. Еще, — она уже начала всхлипывать от невозможности получить полное удовлетворение, но как ни старалась, не могла унять спазмы.
Наконец, Иса распахнула глаза. Слегка расфокусированные, они горели неукротимым огнем.
— Для этого у меня есть личный раб! — бросила хрипло своему отражению и, запахнув тонкий пеньюар, фурией вылетела из комнаты.
Никто не услышал ее легких шагов, когда, сбежав по лестнице, Исабель выскользнула из дома.
__________________________
Дивали — отмечается как «Фестиваль Огней» и символизирует победу добра над злом, и в знак этой победы повсеместно зажигаются свечи и фонарики. Главная тематика декораций фестиваля — светящиеся фонарики (традиционные Дипа)
Едва заметной белесой тенью Иса промелькнула по двору и оказалась у дверей конюшни.
Лошади и пони всхрапнули, заслышав ее шаги, только Витор, лежа ничком и подбив под голову клочок соломы, крепко спал и даже не подозревал о визите нежданной гостьи.
Почувствовав на плече тонкие цепкие пальцы, он вздрогнул и порывисто повернулся.
— Графиня? — растерянно моргал он, рассматривая ночное видение в бледном свете пробивающихся сквозь крышу лунных лучей. Больше всего Исабель сейчас напоминала продолжение мучительного сна, и Витор никак не мог поверить в ее реальность.
— Ты был совершенно прав, когда сказал, что твоя жизнь и твое тело всецело принадлежат мне, — шептало прекрасное видение, пытаясь распутать завязки его брюк. — Первое пока оставь себе, а второе я хочу немедленно. Сейчас.
Завязки поддались, и нежная ладонь коснулась напряженной плоти.
— А наши желания совпадают, — самодовольно улыбнулась Иса. — Зачем же ты, дурачок, сбежал?
Она повела плечами, пеньюар слетел, и перед Витором предстало самое совершенное, самое прекрасное, что когда-либо видел в жизни.
Она скользила ладонью то вверх, то вниз, иногда легонько сжимая, отчего разросшееся возбуждение стало невыносимым.
Витор словно все еще находился во сне, а ведь во сне могут сбыться самые потаенные, самые желанные мечты, так же как и самые ужасные страхи.
Подтверждая, что это всего лишь иллюзия, рожденная разгоряченным рассудком, Иса приподнялась на его бедрах, а потом опустилась, позволив ему проникнуть в себя.
— А-а-х! — гортанно вскрикнула она, настолько чувственно и сладострастно, что сильнейший импульс прострелил Витора с ног до головы.
И он, не зная, чего в нем больше: желания или злости на изводящую его девчонку, — с жадностью умирающего набросился на пунцовые, как спелые ягоды, и твердые соски, даже не почувствовал, как полоснуло болью раненую спину. Все отступало перед разбуженным девчонкой неистовым желанием.
Она была такой упругой, но поддавалась под его напором, и такой горячей, что Витор совсем перестал соображать. Он вбирал в рот нежную кожу груди, дразнил языком упрямый сосок и с каждым разом все глубже проникал в ненавистную девчонку, чувствуя, как она обхватывает его, будто не желает отпускать.
Тихие низкие стоны сводили с ума, Витор уже почти приблизился к долгожданной разрядке, с полуоткрытых губ Исы срывалось частое дыхание, она вонзила ногти в его руки, без сомнения, тоже желая поскорее приблизить сладостный момент, и… Витор передумал.
В памяти снова возникли бездонные глаза Анхелики. Если бы тогда он не успел, сестренке было бы совсем не так хорошо, как сейчас Исабель. Аристократы забавляются с ними, считают своими бездушными игрушками, которые могут в любой момент сломать. Но сейчас Исабель неосмотрительно дала ему полную власть над собой, и он может делать с ней все, что захочет. Испорченная и похотливая, как кошка, она не будет против.
Витор остановился и, стиснув тонкую талию, снял с себя Ису.
Ничего не понимая, она распахнула бархатные, подернутые хмельной поволокой глаза и гневно уставилась на Витора.
Как посмел какой-то ничтожный раб лишить ее пика удовольствия?
— Тебе понравится, — заверил Витор, и его охрипший голос отдался в животе Исы мучительным спазмом.
Без лишних слов Витор перевернул ее на живот так, что колкая солома оцарапала нежную грудь, и медленно, растягивая удовольствие от того, как изнеженное аристократическое тело поддается его давлению, снова вошел.
Соблазнительно округлая и нежно-белая попка приподнялась, приглашая глубже. Витор толкнулся и выбил из графини гортанный вскрик.
Она подалась было к нему, но Витор, удерживая за талию, неторопливо покидал ее.
Иса практически взвыла от нетерпения и снова попыталась вернуть в себя Витора, но он неумолимо выходил, оставляя после себя пульсирующую пустоту.
— Ты такая же похотливая, как портовая девка, — хрипло заявил он.
— Да! — выдохнула она, потому что снова ощутила восхитительную наполненность.
Иса и не подозревала, что натягивающая все нервы неторопливость может быть настолько восхитительной. Она вибрировалал в руках раба, как струны арфы под пальцами трубадура. Солома впивалась в кожу, царапала грудь, вполне заменяя ласки. Напряжение было настолько сильным, что практически причиняло боль, и Иса готова была отказаться от всего, даже от титула герцогини, только бы унять его.
А Витор не торопился утолить ее желание. Раз за разом он продолжал пытку: с невыносимой медлительностью выходил, и Иса билась в его руках, думая, что это конец, и только тогда возвращался с мучительной неторопливостью. Он получал невероятное удовольствие от каждого мгновения, пока ощущал ее податливую упругость.
Наконец, почувствовав, что уже сам не в силах терпеть тягучую пытку, Витор стал двигаться резче, глубже. Томительные стоны Исы сменились вскриками, которые становились все громче, чем быстрее двигался Витор. Она и сама подавалась ему навстречу, требовательно, жадно, пока последний, самый сильный спазм не выкрутил все внутренности. Нервы казалось, с жалобным звоном лопались один за другим, как слишком перетянутые струны. От громкого вскрика Исы перепугались и заржали лошади, но он почти сразу перешел в жалобное всхлипывание, когда она, дрожа с головы до ног, обмякла в руках раба.
Чувствуя, как слабеют ноги, Витор тоже обессиленно опустился на солому рядом с Исой.
Мыслей не было, только невероятная, восхитительная и легкая пустота. Казалось, что из него вынули все внутренности, а вместо них накачали воздухом, и при малейшем неловком движении он взлетит.
Витор слышал рядом рваное дыхание Исы, а, повернувшись, увидел, что молочно-белые блики на бархатистой коже приняли золотистый оттенок.
Утро уже позолотило безоблачное небо, а птицы звонкими трелями приветствовали начало нового дня. Слуги начали собираться у обустроенного во дворе небольшого храма, чтобы боги благословили и этот день.
Стараясь оставаться незаметной, Исабель пробиралась к главному входу, где пока еще никого не было.
На полдороге она остановилась, замерла и громко расхохоталась.
— Глупая! — сказала Иса сама себе. — Жуан еще спит, а Дуда уже не нажалуется отцу. Я могу делать все, что захочу!
Не обращая внимания на собственную наготу, Иса закружилась от переполняющего ее восторга, и тонкий пеньюар, помятый и с приставшими соломинками, обвился вокруг стройной фигурки.
Она вприпрыжку вбежала в дом, черным вихрем взвилась по лестнице и ворвалась в спальню.
На коврике около кровати, свернувшись темным клубочком, посапывала Пурнима.
