– Куда? Ночью ты меня хорошо согревала, куда же ты так торопишься теперь?
Она как завороженная уставилась в его сонные серые глаза с черными зрачками, делающимися с каждой секундой все шире от осознания происходящего.
– Ты?! – Он схватил ее за плечи, опрокинув навзничь, и навис над ней. – Как же тебе это удалось? Неужели ты напустила свою цыганскую порчу на беднягу Дональда, а заодно и на мое судно? Неудивительно, что плавание протекает так отвратительно: женщина на корабле всегда приносит несчастье. Что ты здесь делаешь?
Его гримаса не предвещала ничего хорошего, и Мариса от отчаяния сразу перешла на крик:
– Вы сами швырнули меня сюда ночью! Если я приношу несчастье, то возьмите и выбросьте меня в море. Вам, грубияну, это раз плюнуть, потому перед вами и трусит вся ваша команда. А мне бояться нечего. Ничего хуже того, что вы уже совершили надо мной, вам все равно не сотворить…
Собственная отвага вызывала у нее ужас.
Он тряхнул ее за обнаженные худенькие плечи.
– Напрасно ты показываешь зубы, – угрожающе процедил он. – Это мой корабль. Что ты на нем делаешь? Похоже, заплатила Дональду за свое путешествие? Хорош юнга! Полагаю, тебе не приходилось скучать – ведь ты обслуживала всю команду! Неудивительно, что тебя не было видно на палубе. Знаю я твою морскую болезнь! Признавайся, что это за игры?
Возмущенная оскорблениями, Мариса, не обращая внимания на боль, которую он причинял, впившись ей в плечи, крикнула:
– Я ни во что не играю, у меня нет никакого коварства на уме, а все, в чем вы меня обвиняете, – ложь! Стыдитесь! Мне хотелось одного – попасть во Францию. Если бы не морская болезнь, я бы честно отработала за перевоз. Я не цыганка и не потаскуха, хотя вы попытались меня в нее превратить. Очень жаль, что ночью вы не спихнули меня с палубы. Так было бы во всех отношениях лучше.
– Вот это глотка! Чувствую, как ты трясешься, точно пойманный кролик. И еще смеешь повышать на меня голос! Надо отдать тебе должное: кто бы ты ни была, в смелости тебе не откажешь.
– Смелой быть легко, когда уже нечего терять, – устало ответила Мариса.
Она увидела ожесточение в его взгляде и затрепетала: он произнес последнюю фразу по-английски, и она машинально ответила ему на том же языке.
– Когда ты успела понять, что к чему? Что ж, возможно, ты совсем не такая простушка, какой кажешься на первый взгляд. Ты меня опять заинтриговала, малютка.
Она так и не узнала, что было у него на уме на этот раз, потому что в дверь постучали. Он напрягся и выругался себе под нос.
Мариса нырнула под одеяло, как напроказивший ребенок. В каюту вошел невозмутимый Дональд с сухой одеждой.
– Прошу прощения, капитан, но я подумал, что это вам пригодится. Бенсон уже поставил и закрепил временную мачту. При таком ветре и погоде мы без лишних осложнений достигнем порта. – Не дождавшись ответа, он откашлялся и неуверенно добавил: – Я хотел все вам объяснить, но во время шторма было не до того…
– Если бы у нас хватало людей, я бы велел заковать тебя в кандалы, чтобы ты объяснялся с крысами в трюме. Нет уж, лучше я получу объяснения из первых уст, а тебя выслушаю позже, если хватит терпения. Забери-ка мокрую одежду нашего бывшего юнги и высуши ее. Пока я буду решать, как дальше с ней поступить, принеси мне завтрак.
– Вы не понимаете, капитан! У бедной девочки нет в Испании никого – ни друзей, ни родни, а цыгане исчезли, словно их и не было…
– Вот и ты исчезни, старый пройдоха, пока я не передумал и не приказал выпороть тебя за непослушание!
Встревоженно глянув напоследок на кучу одеял, Дональд счел благоразумным ретироваться. Дверь за ним с грохотом захлопнулась.
Мариса слышала, как колотится ее сердечко. В следующий момент неумолимая рука сорвала с нее одеяла и приподняла ее, хнычущую, за волосы.
– Вздумала прятаться? Где же твоя недавняя храбрость?
Несмотря на слезы, она с облегчением увидела, что он успел натянуть узкие бриджи с широким поясом, охватывавшим его плоский живот.
– Вот, надень! – Он швырнул ей в лицо полотняную сорочку с оборками. – А теперь изволь отвечать на мои вопросы.
Густо покраснев под его холодным взором, она натянула брошенную ей одежду; впрочем, на сей раз он больше интересовался ее лицом, нежели телосложением.
– Я уже все вам сказала…
– Только то, что ты не цыганка и не шлюха. Прошу прощения, в последнем я сильно сомневаюсь. Что касается цыганки, то действительно, редко встречаются цыгане, хорошо владеющие испанским и английским. Так кто же ты?
Мариса сделала над собой усилие, чтобы не затрепетать под его безжалостным взглядом, и заговорила. История, которую он от нее услышал, не отличалась от той, которую она поведала Дональду, и почти соответствовала истине.
– Мой отец – испанец, мать – француженка. Они отдали меня в закрытую школу и забыли про меня. Когда я узнала, что их больше нет на свете, я сбежала с цыганами. Бланка пообещала мне, что они отвезут меня во Францию. Там жила раньше моя тетка, сестра матери…
– Где?
– В Париже. Теперь она замужем, и я не помню ее фамилии по мужу. Знаю только, что она любила театр. Если я снова ее увижу, то обязательно узнаю. Как я слышала, в Париже опять вспомнили про веселье, все дамы носят там красивые платья. В Испании у меня нет ни души…
– Понятно, – сухо перебил он ее. – Ты собиралась продать свою девственность по сходной цене. Возможно, на тебе собирались заработать твои цыганские дружки. Жаль, что появился я и все испортил! С другой стороны, ты бы не бежала как угорелая куда глаза глядят, если бы не надеялась, что за тобой бросится твой ухажер. – Его тон стал еще резче: – Все женщины в душе – шлюхи, и ты, хоть и выглядишь невинной, как дитя, вряд ли отличаешься от них. Жалко, что ты умудрилась остричь волосы. Помнится, они были красивы.
– Мне все равно, что вы обо мне думаете. Шлюхой я бы никогда не стала. Лучше умереть!
– Избавь меня от театральных речей! – прикрикнул он. – Ничего, отъешься, отрастишь волосы и опять станешь сносной на вид. Тогда твоя цена поднимется. Нравится тебе или нет, ты сама отдала себя мне в руки, и, хотя мне это совсем не по душе, нам никуда не деться друг от друга, пока мы не достигнем Франции. Ты можешь стать причиной заварухи, если команда прознает, что на борту есть женщина. Мне бы очень не хотелось отдавать тебя на поругание матросне. Поэтому, – он встал и потянулся, – если ты не враг сама себе, то лучше держи рот на замке и делай, что говорят. Может, и научишься кое-чему, что впоследствии тебя выручит, если не найдешь тетушку, любительницу увеселений!
Кажется, ей поверили; однако отпор, который она ему дала, не лучшим образом подействовал на него, вызвав поток оскорблений.
