Между тем у Букингема было вполне реальное подозрение, что влияние Барбары на короля заметно ослабло и что она порой утомляет его своими претензиями и капризами. Несмотря на всю свою красоту, она явно боялась, что ее затмит прелестное дитя, воспитанием которого она решила заняться.
Фрэнсис не было еще шестнадцати лет, и, по мнению Букингема, ее красоте еще только предстояло расцвести в полной мере. Уже сейчас она была прелестна и очень привлекательна. Это была чистая правда, и хотя Карл не обращал на нее никакого внимания, но женщина проявляет непростительную глупость, когда становится слишком доверчивой. Барбара предполагала, что такая девушка может даже превзойти ее, а пока…
Процессия наконец прибыла в Вестминстер, где на королевскую чету обрушился новый шквал приветствий и несметное количество розовых лепестков. Немало их упало и на спутников Екатерины, и Фрэнсис, собрав лепестки со складок своего платья, наслаждалась их дивным ароматом.
– Не знаю почему, но эти розы более ароматные, чем французские – сказала она.
Король, которого явно утомило очередное длинное приветствие, неожиданно услышал эти слова.
– Она сама, как английская роза, не правда ли, ma mie?[29] – спросил он Екатерину, которая с улыбкой смотрела на Фрэнсис.
– Да, это так, она есть роза, – ответила королева на своем плохом английском. – Не из Франции, а из нашей страны.
Карл был очень доволен, когда услышал это «из нашей».
– Дитя Шотландии, выросшее в Британии. Посмотрите на этот маленький аристократический носик. Типичная Стюарт, – сказал он.
– Прекрасная Стюарт, – пробормотал герцог Букингем, и с тех пор это имя следовало неотступно за Фрэнсис повсюду.
Польщенная Фрэнсис радостно рассмеялась.
– Какой чудный день! – воскликнула она. – Как должны были эти люди ненавидеть пуритан, которые лишали их всех радостей! А сейчас… все так счастливы!
Екатерина не могла не согласиться с ней. Она действительно была очень счастлива, хотя знала, что к концу дня будет валиться с ног от усталости. Потому что ей удалось забыть на время о Барбаре Каслмейн и о тех унижениях, которые она вынуждена была терпеть из-за этой особы. Возможно, она действительно должна поверить Карлу, которому без сомнений отдала свое сердце. Возможно, что дела обстоят именно так, как говорит он, – ведь и лорд Кларендон умолял ее поверить королю – и сама Барбара открыто признает, что их отношения остались в прошлом и закончились раньше, чем Карл женился на ней, Екатерине, и единственное, что их связывает сейчас, – это то, что Барбара – мать его сыновей.
В таком случае ей будет легче согласиться на присутствие этой женщины при Дворе, и ее дружба не будет для нее столь унизительна. И она, королева, будет чувствовать себя более уверенно и естественно. Разумеется, она никогда не сумеет искренне привязаться к Барбаре, а мысль о том, что Карл – отец ее сыновей, всегда будет ранить ее. Но когда и у нее самой будет ребенок…
Екатерина с удовольствием смотрела на Фрэнсис, которая легкомысленно рассматривала присутствующих. Несмотря на то, что королеву постоянно называли жеманной и излишне скромной, она симпатизировала своим не слишком серьезным, шаловливым фрейлинам, особенно Фрэнсис Стюарт. Екатерине была известна история девушки и ее верноподданной семьи. Конечно, ее мать надеется, что Фрэнсис сделает блестящую партию. И почему бы нет? Будет большой радостью опекать ее, помочь ей завести хороший гардероб, который пока еще далек от совершенства, добиться ее расположения и доверия…
Несмотря на все эти мысли, королева в тот момент не могла никак проявить своего особого отношения к Фрэнсис, потому что девушка повернулась к Барбаре Каслмейн. Введенная в заблуждение видимостью дружеских отношений между королевой и леди Палмер, Фрэнсис не считала нужным избегать Барбары и уклоняться от общения с ней.
В Уайтхолле Двор расположился всего на несколько дней. У Барбары были собственные отдельные апартаменты, и ее присутствие в свите королевы носило чисто формальный характер. Она принимала участие во всех рутинных процедурах, но в остальном вела себя совершенно независимо, и оба – король и герцог Букингем – часто принимали участие в ее вечерах, которые, по мнению Фрэнсис, были гораздо более интересными и привлекательными, чем приемы при французском Дворе.
Барбара, казалось, относилась к королю точно так же, как и к другим своим гостям, что, судя по всему, его очень радовало. Она устраивала игры и даже более рискованные развлечения без всякого умысла, и король всегда с удовольствием принимал в них участие и бывал в прекрасном настроении.
Королева не могла скрыть своего желания тоже получить приглашение на прием к Барбаре, но приглашений не было, и однажды Екатерина как бы невзначай стала расспрашивать Фрэнсис.
– Вчера король был там очень недолго, мадам. Он сказал, что вы, должно быть, скучаете в одиночестве и ушел, когда была сыграна только половина маски, – говорила Фрэнсис, когда они осенним вечером сидели за рукоделием вдвоем в апартаментах королевы.
Донья Пенелва, единственная из португальских дам, оставшаяся при королеве после того, как остальные отбыли домой, ушла к себе, сославшись на холод в комнате, а остальных королева отослала сама, поскольку хотела остаться вдвоем с Фрэнсис. Маленькое смуглое личико Екатерины было совершенно бесстрастно, и она ничем не выдала своих чувств по поводу того, что король, рано покинувший веселое общество, к ней так и не пришел.
– Король, – сказала она, – очень устает от карточной игры, которая теперь превратилась в основное занятие по вечерам. Он не игрок и совсем не любит карты.
– Их любят только скучные люди, – как всегда решительно сказала Фрэнсис. – На меня наводит тоску даже то, что я просто смотрю на них. Они сразу же хмурятся и выражают неудовольствие, если кто-нибудь пошутит или просто скажет лишнее слово. К тому же у меня нет свободных денег, чтобы играть в карты, потому что я всегда проигрываю, если начинаю играть.
– Вы поступаете очень мудро, воздерживаясь от игры, – одобрительно сказала королева. – Королю не нравится, когда придворные дамы играют в карты, и сам он может служить для всех прекрасным примером, потому что никогда не проигрывает больше фунта или двух.
– Совсем не то, что кавалер де Грамон, – заметила Фрэнсис. – При Дворе короля Людовика кавалеры, конечно, тоже играли в карты, но он уж слишком серьезен. Только здесь я увидела, что проигрывают такие огромные деньги. Кавалер де Грамон иногда выигрывает сотни фунтов. Такое впечатление, что это вроде профессии у него.
