— А как же я? — растерянно произнесла Надин.
— Я уже говорил, что ты переедешь в Шайенн, у тебя будут красивые наряды, ты сможешь посещать балы. Тебе больше никогда не придется доить коров.
— А если я хочу доить коров?
Джозеф Иверс презрительно фыркнул.
— Об этом не мечтает ни одна нормальная женщина.
В этот день у Надин все валилось из рук. Сегодня она особенно остро ощущала тоску по матери и без конца задавала себе вопрос: сумела бы мать, будь она жива, защитить ее от отцовского выбора? Скорее всего — нет.
С трудом дождавшись часа свидания и поскорее завершив все дела, Надин поспешила на кладбище. Накидка развевалась за ее спиной, лицо раскраснелось, замерзшие руки сжимали букетик сухих цветов.
Тонкий снежный покров на открытых пространствах был похож на кружево, а слой инея на деревьях напоминал тюлевые занавески. Надин думала о том, что она так же скоро расстанется с беззаботной юностью, как окружающий мир простился с зеленью. А следующая весна не принесет ей счастья.
И все-таки в настоящем случались мгновения радости, например, когда она виделась с Арни, который, сам того не ведая, помог ей почувствовать далекое близким и сделать невидимое явным.
Теперь Надин знала, чего она хочет, но, к сожалению, ее желания не могли осуществиться. Сам факт, что они с Арни встречались на кладбище, говорил сам за себя. На свете есть истории, которые просто не могут закончиться хорошо.
Положив цветы на заснеженный холмик, Надин подошла к ограде и принялась ждать. Появление Арни всегда было сродни чуду. С одной стороны, ей всякий раз не верилось, что он придет, с другой — она не допускала и мысли о том, что ей придется идти обратно, не повидавшись с ним.
Он шел со стороны леса, и Надин словно ловила взглядом каждый его шаг. В каком-то смысле Арни Янсон принадлежал только ей. Что-то подсказывало Надин, что у него нет и не было другой девушки и что не только случайно данное обещание заставляет его приходить сюда.
Он не пропустил ни единого условленного дня, даже если на улице стояла непогода. Сама Надин не всегда могла ускользнуть со двора, и Арни обязательно сообщал, что ждал ее в прошлый раз. При этом в его голосе никогда не звучал упрек, а лишь сожаление и бесконечное понимание.
В нем было что-то до слез родное, простое, понятное и вместе с тем — необычное. Он казался Надин красивее всех парней, каких она когда-либо видела. Ей нравилось смотреть, как двигаются его глаза, губы, меняется выражение лица, как ветер треплет его волосы. Он был ее единственной отдушиной в этом запутанном и жестоком мире.
— Как прошла поездка? — спросила она после приветствия.
Надин знала, что Арни ездил в Шайенн с ее отцом и его ковбоями, чтобы продать шкуры, полученные от индианки. Девушка удивилась знакомству юноши с Заной и попыталась его расспросить, но Арни был немногословен. Казалось, он не знает, что сказать, или ему неприятно об этом говорить.
— Хорошо, — сказал он и, вынув из-за пазухи какой-то сверток, протянул его Надин. — Это вам.
Она развернула бумагу с предвкушением сюрприза и невольной опаской, и ее глаза загорелись.
— Какая прелесть!
— Вам нравится?
— Очень!
Арни улыбнулся. Он приметил эту вещицу, когда стоял у грубо сколоченного прилавка одной из лавок Шайенна. Ему удалось выгодно сбыть шкуры, хотя на это потребовалось немало времени и терпения. Поскольку они принадлежали не ему, он не собирался уступать ни цента.
Хитрый хозяин долго перебирал наваленные на прилавок шкуры с притворно скучающим видом, а после как бы между прочим спросил:
— Наличными или товаром?
— И тем и другим.
Потом они спорили до хрипоты. Едва лавочник пытался занизить цену, как Арни принимался собирать шкуры в мешок. Когда эта игра надоела обоим, они сумели договориться.
Арни прикинул, сколько денег может достаться им с Кларенсом. Примерно по пять долларов. Недурно! У него промелькнула мысль о проститутке, хотя он понятия не имел, сколько стоят такие услуги. Должно быть, не меньше доллара. Не то чтобы ему так уж хотелось покупать женщину, просто в этом случае он хотя бы в чем-то сравняется с Кларенсом.
В конце концов, многие люди приезжают в город с тайным намерением пуститься во все тяжкие, сделать то, чего они не имели возможности, да и не осмелились бы совершить дома.
А потом Арни вспомнил о Надин, и, как по мановению волшебной палочки, его взгляд упал на маленькую музыкальную шкатулку. Это была не просто безделица, а ящичек для хранения иголок и ниток. Если открыть деревянную крышку, раздавалась короткая красивая мелодия.
Арни еще ни разу не дарил подарка ни одной девушке. Возможно, эта вещь окажется хрупкой или ненужной, но дело было не в этом. Таким образом он показал бы Надин свое отношение к ней, и у нее осталось бы что-то, к чему прикасались его руки.
— Сколько? — спросил он.
— Доллар, — без колебаний ответил торговец, умевший угадывать тайные желания покупателей.
— Беру.
На этот раз Арни не стал торговаться и теперь с удовольствием смотрел, как Надин вертит шкатулку в руках. Когда зазвучала музыка, она издала восторженный возглас и посмотрела на Арни так, будто он преподнес ей сундук с сокровищами.
— У меня никогда не было такой красивой вещи!
— Я очень рад. А ваш отец не догадается, что это чей-то подарок?
— Он не заходит в мою комнату.
Внезапно Арни захотелось притянуть Надин к себе и поцеловать. А почему нет? Они нравятся друг другу, и между ними куда меньше препятствий, чем между Кларенсом и Эвиан.
Взяв Надин за руки, Арни почувствовал, как в ее запястьях пульсирует кровь. А потом их губы сомкнулись с неожиданной жадностью.
Надин охватили непривычные ощущения. По телу пробежала огненная дрожь, колени ослабли, и где-то в глубине ее существа затаилась сладостная боль. Она испытывала то, что обычно испытывает женщина, желая отдаться мужчине, и, несмотря на смятение, сполна осознавала это.
Кто-то словно выпустил на волю их чувства, дал понять, что они могут испытать, слившись в любовном объятии.
Все сомнения были отринуты. Они хотели друг друга. Они остро ощущали власть плоти и боль души. В эти мгновения жажда любви была сильнее гнета условностей и страха смерти. Теперь Арни мог сказать, что, пожалуй, понимает Кларенса.
— Надин, я… — с трудом сумел произнести он, оторвавшись от ее губ, — я немедленно сделал бы вам предложение, если б…
Она сникла.
— Все решено. Отец сказал, что свадьба с мистером Фостером состоится весной, вероятно, после клеймения скота, и мне придется переехать в Шайенн. А я не хочу этого! Я знаю, что мне не понравится жить в городе, я желаю остаться на ранчо.
