столь жестокой забавой. Петер же, равнодушный ко всему, лениво описывал братцу Яси нравы некоторых придворных звезд – на которых в бытность свою в Москве успел изрядно насмотреться.
Игорный дом назывался негласно «Семь небес», так как состоял из семи игровых залов, порядковые номера которых возрастали – в зависимости от положения игравших в них персон. На первом, втором и третьем небесах, в подполе, играли кучера и солдаты, на четвертом и пятом, на антресолях под самым потолком – младшие офицеры, попы и разночинцы (на том же этаже помещались и девочки). Высокородные господа, почти все в темных носатых масках, скрывающих лицо и заметно искажающих голос, пребывали в высших сферах, на небе шестом и седьмом, в парадных залах просторного купеческого дома. Впрочем, на седьмое небо хода не было никому, кроме избранных лиц – за этим следили специальные охранники, и Якову с Петером пришлось удовольствоваться небом предпоследним, шестым.
Яков давно уже не носил Петеровых обносков, заказывал у дядиного портного для себя наряды по французским модным рисункам. Завитый и причесанный по самой последней моде, в пышном кафтане и в кружеве – такой кавалер, явившись впервые в игорный дом, не мог не привлечь к себе внимания. Пока Петруша вкушал дары амура, на антресолях, со знакомой француженкой – бедняга Яков без особенного успеха отбивал атаки притонных старожилов. Высокий и мрачный детина, в одежде лютеранского пастора, но отчего-то без креста, навязчиво и напористо убеждал доктора Ван Геделе составить с ним и с его товарищами партию в «двадцать и один». Яков снизу вверх смотрел на рослого плечистого искусителя – тот был без маски – настолько в себе уверен, мордаст, глазаст, с белокурой кое-как собранной косой, говорил он по-русски очень быстро и с французской картавинкой. Яков печенью чувствовал, что садиться играть с ним нельзя, но боялся показать себя трусом.
– Ну же, коко! – с фамильярной насмешкой подначивал его белокурый француз. – Пойдем же, с вами как раз соберется курица, а так бог весть сколько нам ждать кого еще. Да и вы один…
Этот «коко», французский амикошонский «котеночек», уже прежде попадался Якову на жизненном пути и оставил по себе недобрые воспоминания. Что за манера – звать таким глупым именем незнакомого человека? Яков набрался храбрости, чтоб уж точно отказать, и тут же из-за спины услышал:
– Пс-ст… – и рука легла на его рукав. Цепкая старческая лапка в самоцветных перстнях.
– О, месье Тремуй! – как родному обрадовался виконту доктор. Детина-искуситель же поскучнел лицом и даже почесал пятернею свои растрепанные кудри.
– Тс-с, мы все здесь инкогнито, – напомнил Якову смотритель оранжереи и тут же обратился к его визави: – Я украду ненадолго вашего любезного собеседника, нам необходимо перемолвиться словечком…
Тремуй, как и почти все здесь, был в маске и с натуральными зачесанными волосами, но Яков сразу его узнал – носатая маска не скрывала ни бархатных от пудры морщин, ни зеленых холодно-веселых глаз. Да и пластика у виконта была весьма своеобразная.
– Ваши ледяные очи не спрячет никакая маска, – вполголоса проговорил Тремуй, увлекая доктора через зал на лесенку. – Я сразу узнал вас, юноша, по вашим бриллиантовым дивным глазам…
Яков подумал: и он узнал виконта по дивным глазам, выходит, они квиты.
На лесенке де Тремуй раскрыл табакерку и предложил Якову:
– Угощайтесь, доктор. Я ощущаю себя просто богом из машины – так вовремя я вас похитил.
Мимо по лестнице проследовали две до бровей закутанные в плащи фигуры – так и пахнуло от них водкой и драгоценными яванскими пачулями.
– Наш премилостивый патрон, высокий покровитель сего места, – морщины Тремуя под маской разлетелись в улыбке. – Сам господин Салтыков, московский градоначальник. Возносится на свое седьмое небо. Знатный игрок, знаете ли – и все время в плюсах…
– А второй? – спросил Яков.
– Да бог весть, может, секретарь. Вы знаете, от кого я вас только что увел? Этот пастор – тюремный доктор, из «Бедности», и в придачу первый шулер. У него в каждом рукаве припрятано по колоде – для таких новобранцев на этом поле, как мы с вами.
«Бедностью» звалась подмосковная тюрьма, в последнее время – пугало для незрелых умов. Постепенно уголовное узилище превращалось в политическое – для противников молодого, но зубастого режима.
– Эти их партии, то бишь «курицы», как они их называют, – ловушка для молодых дурачков, что явились кутить на папины деньги, – продолжил страстно Тремуй. – Но вас я не дам в обиду. Тем более после того, что я о вас слышал – как вы держали третьего дня свой экзамен перед злодеем ландратом. Ваш раненый выжил?
– О да! – улыбнулся доктор Ван Геделе. – И выздоравливает. Завтра патрон обещал принять меня, и если сойдемся в цене – я с полным правом загляну к вам в оранжерею за обещанным персиком. Вы же так сватали меня именно к герру Левенвольду.
– Я сватал вас к другому, – поморщился Тремуй. – Вы ошиблись, взяли с полки не того брата.
– Мой чуть лучше, – расцвел Яков – столь обезоруживающе и мило, что и виконт улыбнулся в ответ.
– Время покажет, – отвечал он лукаво. – Я должен идти наверх, пошептаться там кое с кем. Глядите, вот и ваш любезный кузен – я отдам вас из рук в руки…
По лесенке с антресолей, пританцовывая, шел счастливый веретенообразный Петер, любимец Амура. Яков подивился – откуда виконт знает, что они братья?
– Идем, Яси, играть, – весело призвал Петруша, прыгая со ступени на ступень, как козлик. – Что вы тут стоите, господа?
Тремуй текуче раскланялся и улизнул – на антресоли, а Петер и Яков возвернулись на свои шестые небеса. По счастью, белокурый шулер-француз уже составил свою вожделенную партию и сидел за столом в окружении двух лупоглазых недорослей и еще одного лютеранского падре, почему-то не в мужской носатой, а в женской бархатной полумаске. Как только Яков появился в зале, шулер-пастор повернул голову и уставился на него в упор мертвенными круглыми глазищами. Сосед его по столу, такой же пастор, но вдвое изящнее и тоньше, не глядя, наугад протянул руку и кончиками пальцев поворотил лицо белокурого игрока – обратно к карточному вееру, и все так же, не отрывая глаз от собственных карт, что-то прошипел ему сердито, одними бледными злыми губами.
– Что он сказал ему? – шепотом спросил любопытный Петер. – Ты же наверняка понял.
– Да, я понял, – отвечал добросердечный Яков. – И тебе скажу, тебя это тоже касается. Он сказал: «Не отвлекайся от игры, коко».
Служитель, изящный вертлявый юноша, поманил Петера и Якова за освободившийся стол, и братья последовали
