— Ну‑ну, — хмыкнул Хартопп. — Я что‑то не слышал о бедных землевладельцах.
Шона нахмурилась:
— Бедными мы тоже не были. Но отец вкладывал все, что мог, в имущество своих арендаторов. Он говорил, что его благосостояние зависит от его арендаторов, а их разорение — залог его собственного краха.
— Вот как? — снова усмехнулся Хартопп, дыша сарказмом. — И как это ему помогало?
Взгляд Шоны затуманился. Она вдруг снова стала восьмилетней девочкой, забившейся под раковину в кухне, и увидела, как в сердце ее отца вонзают кинжал.
Хартопп откинулся на стуле.
— Мне бы очень хотелось познакомиться с таким удивительным образчиком хозяина.
Шона вскинула на него взгляд:
— Он умер.
— Хо‑хо! Как это удобно для вашей вымышленной истории. А имя для него вы тоже придумали?
— Я ничего не придумывала! Мой отец — Джон Макаслан из Рейвенз‑Крейга, и все, что я сказала о нем, — правда! Более того, он никогда не пользовался услугами управляющего, потому что знал, какие они все безграмотные хвастуны.
Она думала, что ее слова заденут Хартоппа, что он бросит салфетку и выскочит из‑за стола, но ничего подобного он не сделал. А вытаращил на нее глаза и уставился так, как будто впервые увидел.
— Вы… отпрыск Джона Макаслана?
— Да, и более благородного человека не было на всем белом свете!
Хартопп замялся.
— Простите меня, мисс Шона. Я не хотел вас обидеть. Я понятия не имел, кем был ваш отец. — Он внимательно посмотрел на нее. — Не окажете ли мне любезность… передать соль?
Шона выпрямилась. Наконец она заставила его поверить, что ее отец был великим человеком. Она взяла со стола серебряную солонку и протянула ему.
Внезапно он обхватил ее кисть. Она попыталась высвободить ее, но он держал крепко.
Губы Хартоппа тронула улыбка.
— У вас есть знак слейтера.
Шона мысленно отругала себя. Надо же было оставить проклятое клеймо открытым. Она снова высвободила руку, но в глазах Хартоппа успели промелькнуть искры злорадства.
— Значит, это правда, — сказал он. — Вы дочь Макаслана.
— В чем дело, Хартопп? — спросил Коналл. — Вам известно, что значит этот знак на ее руке?
Хартопп улыбнулся Коналлу:
— Неужели она вам не сказала? Меня это не удивляет.
Шона покраснела, почувствовав себя униженной.
— Это ничего не значит, — подчеркнула она, отчаянно надеясь, что Коналл заговорит о чем‑нибудь другом.
Хартопп усмехнулся:
— Это первое из произнесенного вами, что целиком и полностью соответствует правде. Отмеченные знаком слейтера и впрямь ничто.
Шона метнула на него сердитый взгляд.
— Что все это значит, Хартопп? Расскажите мне, — настойчиво попросил Коналл.
Хартопп удовлетворенно вздохнул:
— Это закон Северного нагорья, доктор Макьюэн. Тех, кого считают предателями клана, клеймят знаком слейтера. Злодей, мошенник — вот что это значит по‑английски. Впрочем, не думаю, что эти понятия в полной степени раскрывают все то отвращение, которое испытывают добропорядочные шотландцы при встрече с отмеченными этим знаком.
— Почему?
— Потому что все знают, что слейтеру нельзя доверять. Тот, кто предал собственный клан, не будет верен и другому. Таким образом, ни один клан их не признает. Шотландец ни за что не женится на женщине из слейтеров и даже не наймет ее на работу.
Его слова причинили Шоне жгучую боль. Одним простым предложением Хартопп разрушил ее надежду стать ученицей Коналла. Или его женой.
Коналл посмотрел на нее. На его лице отразилось выражение искренней озабоченности.
— У Уиллоу на руке тоже есть этот знак. Почему вас заклеймили, Шона?
— Это уже не имеет значения.
Бросив на стол свою салфетку, Шона выбежала из столовой.
— Лу… су!
Малыш Эрик указал пухлым пальчиком на пятно на стене детской. Лучи позднего утреннего солнца, вливаясь в комнату через окно за его спиной, золотили его мягкие каштановые кудри. Он удивленно посмотрел на Уиллоу, и она расплылась в радостной улыбке.
— Да, милый. Это твоя тень!
Улыбнувшись цветастым обоям, малыш блеснул мелкими зубками и энергично замахал ручонками над головой, сопровождая движения, воспроизводимые тенью, громким визгом.
От пронзительного звука Стюарт поморщился, но ответил Уиллоу улыбкой.
— Деревенский воздух явно творит чудеса с его легкими. Ему всего два года, а он уже способен сотрясать стены.
Уиллоу, сидя на кушетке, прыснула.
— Он хороший парень. Такой счастливый. Он сегодня плакал всего лишь раз, и то из‑за лекарств, которые должен был принять.
Эрик топнул по полу ножкой, чтобы прогнать свою тень, но у него ничего не получилось.
— А вы, Уиллоу? — Стюарт вскинул фалды своего зеленого фрака и подсел к ней на кушетку. — Вы здесь счастливы?
— О да, мистер Макьюэн! Мне здесь нравится. Хотя я скучаю по ферме «Майлс‑Энд». И по Финдли. Они хорошие люди. Всегда были добры ко мне и Шоне. Но вы и ваш брат тоже добры к нам. — Ее щеки порозовели.
— Ерунда. Это ничего не стоит. Единственное, в чем наша заслуга, что сумели разглядеть перспективы… то есть хороших слуг. — Он сделал глубокий вдох, и солнечный луч вспыхнул на золоте его парчового жилета. — Скажите, есть ли у вас какой‑нибудь кавалер? Возлюбленный или ухажер?
— О нет, сэр! — Ее рука взмыла к груди голубого форменного платья. — Я бы никогда не стала заводить молодого человека, пока ухаживаю за ребенком. Я сказала то же самое и господину. Вы должны мне верить.
Ямочки на щеках Стюарта углубились, и он придвинулся к ней ближе.
— Конечно, я верю. Просто хотел успокоить свою совесть.
— В один прекрасный день, если Господу будет угодно, я выйду замуж. Разумеется, если господин разрешит.
Когда ее внимание сосредоточилось на ребенке, Стюарт незаметно взял в ладонь ее тонкий локон.
— Наверняка, такая женщина, как вы, заслуживает какого‑нибудь развлечения. Было бы жаль растратить эту… юность. Может, я смогу уговорить вас показать мне эти чудесные окрестности.
— Я думала, вы родом из Балленкриффа.
Он забросил руку на спинку кушетки позади Уиллоу.
— Боюсь, что нет. Это Коналл здесь родился. Я же приехал в Шотландию впервые и уже влюбился в красоту вашей земли. — Пока Уиллоу наблюдала за ребенком, его взгляд скользил по лифу ее платья. — Высокие холмы… твердые склоны… щедрая природная красота… Человек может днями наслаждаться вашими великолепными красотами.
В дверном проеме появилась какая‑то фигура. Коналл Макьюэн постучал в открытую дверь. Уиллоу, к большой досаде Стюарта, почтительно встала.
