Джонатан Шенфилд молча смотрел на племянницу. Со времени их последней встречи прошло меньше трех месяцев, и его удивило, как она переменилась. Черити больше не была ребенком. Она поняла, что такое ответственность, и справилась с этой задачей, и теперь с ней нельзя было не считаться. Пытаясь восстановить свой прежний авторитет, он сказал сурово:
— Будем надеяться, что не ко времени затеянное путешествие не причинит вреда леди Конингтон. Тебе следовало бы подумать об этом и не позволять ей пускаться в путь в таком положении и по столь ничтожной причине.
— Нам незачем обманывать друг друга, сэр, — без обиняков ответила Черити. — Вы знаете не хуже меня, что Джонас ненавидит Даррелла Конингтона, а Элисон — жена Даррелла. Кроме того, он явится в Конингтон в надежде на богатую добычу и будет разочарован. Одного этого достаточно, чтобы в нем вспыхнула жажда мести.
Дальнейшие события доказали ее правоту. Не прошло и часа, как Джонас подскакал верхом к дверям своего дома. Оранжевая лента сторонника парламента была перекинута через его плечо, и четверо солдат следовали за ним по пятам. Он соскочил с лошади, бросил поводья одному из солдат и прошествовал в дом в сопровождении троих других. Мистер Шенфилд встретил их в холле, и Джонас, сняв шляпу, разыграл почтительный поклон:
— Мои наилучшие пожелания, сэр! Надеюсь, что вы в добром здравии и моя матушка тоже?
— Мы здоровы, — коротко ответил его отец. — Ты приехал домой в странном виде, Джонас, да еще и с солдатами.
Джонас бросил шляпу на стол и принялся стягивать перчатки.
— Я приехал по делу, сэр. По делу парламента. Мне необходимо увидеть Элисон Конингтон.
— Кто тебе сообщил, что ты найдешь ее здесь?
— А зачем сообщать? Ее нет в Конингтоне, значит, их предупредили обо мне, а Черити быстро сообразила, куда податься для полной безопасности. Где миледи?
— Наверху. Тебе нельзя к ней.
— Я настаиваю, сэр! Ее лживые слуги не расскажут мне, где найти то, что мне нужно, но я думаю, что миледи окажется не столь упрямой. Будьте добры послать за ней — или я должен сам отыскивать ее?
Джонас направился к лестнице, но остановился, увидев Черити. Она медленно спускалась по ступеням, глядя на него с глубоким презрением. И тон ее был под стать взгляду:
— О чем ты желаешь узнать, кузен, что не могут или не хотят рассказать тебе слуги в Конингтоне?
Он с неприязнью смотрел на нее, пораженный, как и отец, ее новым, зрелым обликом и разозленный этим.
— Где вы спрятали серебро и другие ценности? — спросил он напрямик.
Черити откинула назад голову, и звонкий, издевательский смех эхом отразился от высоких стен холла.
— Спрятали, кузен? Конингтонское серебро расплавили несколько месяцев назад, чтобы снабдить деньгами короля. Так поступали многие верные королю семейства. Что за нужда есть и пить из серебряной посуды, когда ей можно найти лучшее применение? Пусть послужит победе над мятежниками.
Глаза Джонаса сузились от гнева, как всегда при общении с Черити, но ее слова убедили его гораздо успешней, чем боязливые объяснения слуг в поместье. Он знал, что многие роялисты пожертвовали фамильное серебро на содержание королевской армии, и Конингтоны, скорее всего, были среди первых. Но серебряной посудой не ограничивалось богатство этой семьи.
— А драгоценности? Я видел обеих дам в побрякушках, которые стоят целого состояния.
— Драгоценности ушли туда же. Ты полагаешь, что женщины из семейства Конингтон менее лояльны, чем их мужчины?
К удивлению Черити, Джонас стремительно шагнул вперед и, схватив ее за руку, рванул к себе, с намеренной жестокостью впившись пальцами в плоть.
— Ты говоришь правду, негодница? Если это ложь, даю слово, ты пожалеешь об этом!
Черити не отступила. Они были одного роста, и ее глаза смотрели прямо в его без тени страха, в их темной глубине мерцала пренебрежительная усмешка.
— Не пытайся запугать меня, Джонас, — сказала она презрительно. — Я никогда тебя не боялась, не испугаюсь и теперь. Можешь обыскать Конингтон от крыши до подвала, но не найдешь ни серебра, ни драгоценностей.
Джонас поверил ей, хотя еще не признался в этом даже самому себе, и разочарование только усилило его злость. Но хотя Джонас действительно рассчитывал найти в Конингтоне богатую добычу, что и послужило приманкой для набега круглоголовых, а перспектива разграбления поместья наполняла его жестоким удовлетворением, все же не эти причины заставляли его так страстно стремиться в Конингтон. Не выпуская руки Черити, он прорычал:
— Посмотрим, что скажет на этот счет сама леди Конингтон. И советую тебе, кузина, запомнить, что сейчас военное время и что под моей командой есть солдаты. А теперь веди меня к ней.
Черити покачала головой:
— Тебе нельзя туда. Даже у тебя, Джонас, должны возникнуть сомнения, допустимо ли вламываться в комнату женщины, которая корчится в родовых муках.
Пальцы Джонаса разжались, и он отшатнулся, как от удара. Кровь отхлынула от лица, он весь посерел и уставился диким взглядом на отца, словно надеясь, что тот опровергнет ее слова.
— Твоя кузина говорит правду, — коротко ответил мистер Шенфилд на этот взгляд, — так что прояви милосердие: забери своих солдат и уходи!
Сам себя не сознавая, Джонас отвернулся от них и стоял опустив голову и опершись руками о массивный стол в середине комнаты. Уже больше года его тяготили воспоминания об Элисон Конингтон. Услышав, что Даррелл с отцом в отъезде, он поскакал в поместье, думая найти там одних женщин. Теперь, наконец, Элисон увидит в нем мужчину. Он не хотел жестокости по отношению к Элисон, это все досталось бы слугам и в особенности Черити, чтобы ясно стало, кто хозяин положения. Нежная, робкая Элисон будет напугана, он рассеет ее страхи; она будет благодарна ему за снисходительность, а он в полной мере насладится ее благодарностью. Вот это настоящая месть! На такое он прежде не смел и надеяться.
Джонас тысячи раз рисовал себе эту картину — и все для того только, чтобы оказаться у разбитого корыта. Сначала это ее бегство в Маут-Хаус, а теперь еще и совершенно непредвиденное, невыносимо мучительное известие, что она вот-вот родит ребенка человеку, которого он ненавидит больше всего на свете. Ребенок Даррелла Конингтона! Эта мысль подняла в нем такую яростную ревность и досаду, что он почти терял рассудок.
— Так что же, кузен? — Холодный, насмешливый голос Черити жестоко хлестнул по открытой ране, нанесенной разочарованием и гневом. — Уедешь ли ты, как просит твой отец, или ты настолько утратил понятие о самых обычных приличиях, что посмеешь добавить стыд и ужас к той боли, которую уже приходится терпеть бедной женщине? Сегодня ты здесь хозяин. Мы не в силах воспрепятствовать тебе.
