Своей неловкой походкой Арман проделал несколько шагов до стола, без приглашения уселся на стул, здоровой рукой придвинул к себе шкатулку и стянул ее на колени.
— Здесь все? — облизнув губы, спросил он и с легким щелчком открыл шкатулку. Внутри оказались стопки блестящих монет. Несколько мгновений Арман смотрел на них как завороженный.
— Да, все. После выплаты долгов, — ответил Ник. — Список там.
Арман нахмурился и, изуродованной рукой неловко придерживая шкатулку, достал сложенный вчетверо листок бумаги.
— О каких долгах вы говорите? — просмотрев бумагу, заявил он. Его лицо потемнело от гнева. — Это возмутительно! — взревел Арман и топнул ногой, сбросив при этом шкатулку с колен. Монеты золотым дождем рассыпались по полу. Симона вскрикнула и отшатнулась, а ее отец стал громко зачитывать список: — Проживание в трактире «Стаг и Стерн», корм для кобылы, трость из Петры… — Арман поперхнулся словами и поднял на Ника бешеный взгляд: — Как вы посмели, не посоветовавшись со мной, вычесть столь пустяковые расходы?
Ник и не подумал извиняться:
— Как вы заметили, я не включил сюда расходы Симоны, сделанные до свадьбы, хотя имел на это полное право.
— Это абсурд! — выкрикнул Арман, впиваясь глазами в список. — Да если бы я знал о такой вашей мелочности, Фицтодд, я бы…
— Что — вы бы? — невозмутимым тоном спросил Ник. — Не допустили бы свадьбы? Не тратили бы столько на вино и покупки? Не послали бы мне все свои счета за время пребывания в Лондоне? — Николас говорил без тени улыбки. — Думаю, это не так.
Лицо Армана источало бессильную злобу. Николас не удивился, когда Симона вдруг заговорила, пытаясь успокоить отца:
— Папа, но ты же не станешь выпрашивать деньги у барона. Разве твоя гордость позволит это?
Арман взглянул на дочь с таким видом, словно в его присутствии вдруг заговорил камень.
— Я говорю не о гордости и не о подаянии, безмозглая ты курица! — Арман пришел в настоящее бешенство. Потрясая бумагой перед лицом дочери, он кричал; — Мне нужна каждая, понимаешь ты это, каждая монета, каждый фартинг! М-м-мое сокровище этого требует. Я уже близок к цели, близок, ты слышишь?! Я чувствую…
Терпение Николаса подошло к концу.
— Я устал от вашего общества, дю Рош. Собирайте вашу добычу и оставьте мои покои. Утром мы с Симоной покидаем Лондон, так что можете попрощаться.
Несколько мгновений Арман с яростью смотрел Нику в глаза, потом неловко опустился на колени и стал здоровой рукой собирать монеты в шкатулку. Симона, желая ему помочь, тоже встала на колени, но Арман накрыл монеты своим телом и дико заорал:
— Не прикасайся! Не смей! Убирайся! Ты их отравишь!
Симона с искаженным от обиды лицом вскочила на ноги. Арман сам собрал все до последней монеты, сунул шкатулку под мышку и с трудом поднялся.
— Папа, мы теперь долго не увидимся, — проглотив обиду, начала Симона. — Прощай.
— Надеюсь, что так и будет, — фыркнул Арман и смерил дочь взглядом: — Ты, несомненно, дочь своей матери. Скатертью дорога! — Арман обошел Николаса, повозился с ручкой и вышел из комнаты, оставив дверь нараспашку.
Ник спокойно прикрыл дверь, а когда обернулся, Симона лежала на кровати и отчаянно рыдала, бормоча сквозь слезы:
— О, как я его ненавижу! Ненавижу!
Ник опустился на край постели и притянул Симону к себе.
— Ш-ш-ш… Он ушел.
— Почему он до сих пор считает меня виноватой? — говорила она, пытаясь унять слезы. — Я же делала все, что он требовал! А он ничуть меня не жалеет! — Она потерла нос.
— Ш-ш-ш… ш-ш-ш… — повторял Ник, легонько ее укачивая. — Он больше не будет тебя обижать. Он получил свои деньги и ушел.
Наконец Симона успокоилась.
— Наверное, я буду гореть в аду, — пробормотала она в плечо Нику. — Ведь я жалею, что он не погиб вместо мамы.
— Нет, ты не будешь гореть в аду, — все таким же успокаивающим тоном произнес Ник. — Твоя красота даже пекло превратит в рай. И что тогда будет делать сатана?
Симона против воли улыбнулась. Никтоже приободрился. У Симоны не было привычки лить слезы. Слабость вообще была для нее не характерна, и теперь, когда жена вдруг заплакала, он был готов на что угодно, только бы ее развеселить.
— Ему придется закрыть свою лавочку и поискать себе другое пристанище. Переехать. Скажем, в Уэльс, — подумав, добавил он. — Да, полагаю, Уэльс — идеальное место для ада.
Улыбка Симоны перешла в смех. Она отстранилась от Ника и вытерла слезы.
— Ник, а разве Хартмур не рядом с границей?
— Господи, конечно, рядом! — с притворным удивлением воскликнул Ник. — Значит, мне повезло. Не надо долго добираться.
Симона совсем успокоилась и с прежней веселостью улыбнулась Нику:
— Благодарю тебя. За все благодарю.
— Может, тебе не стоит меня благодарить? По крайней мере, сейчас, — уже серьезно ответил Ник.
Симона бросила на него встревоженный взгляд:
— Почему не стоит?
— Потому что я надеру уши этому разбойнику Дидье за то, что он нам помешал.
Симона подалась вперед, обняла Ника за шею, поцеловала легким поцелуем и с дьявольским блеском в глазах прошептала:
— А я его подержу.
Первый день путешествия к новому дому пролетел быстрее, чем Симона рассчитывала, хотя Николас заранее предупредил ее, что это самый длинный отрезок их двухдневной дороги. На рассвете они покинули зловонную тесноту Лондона и, двигаясь вдоль Темзы на запад, с каждым часом все глубже погружались в благотворную тишину полей и лесов. В редких деревнях из убогих хижин высыпали детишки, привлеченные звоном колокольчиков и стуком колес.
Ник предупредил Симону о попрошайках и даже вручил ей увесистый кошелек с мелочью, чтобы подавать при случае милостыню. Часто в благодарность за монету, сунутую в руку босоногого мальчишки, который тут же уносился прочь, поднимая грязными пятками столбы пыли, крестьянка совала им кусок свежего хлеба или немного сушеных фруктов. Симону восхищали стойкость и добродушие этих совсем бедных людей. У нее не выходила из головы мысль, что сама она была лишь на волоске от еще большей нищеты. Симона невольно задавалась вопросом: хватило бы ей сил, чтобы приспособиться к столь тяжким обстоятельствам?
Покачиваясь в седле, она водила рассеянным взглядом по зеленым долинам и невысоким холмам. Засеянные поля перемежались полосами кустарника, березовыми и дубовыми рощами. Временами кавалькада оказывалась в густом лесу. В поездке Николаса сопровождала лишь небольшая свита, к которой теперь присоединился обоз из трех повозок с вещами. Дидье, как всегда, держался подальше от лошадей, Симона не видела его с самого отъезда из Лондона. В авангарде и арьергарде группы двигался дозор из пяти всадников, что обеспечивало путешественникам относительную безопасность. Тем не менее, Николас предпочитал избегать лесных дорог.
