Ларен понимала, что Меррик старается отвлечь ее мысли от боли, заставить сосредоточиться на том, что он ей говорит. Ларен вслушивалась в звук его голоса, глубокого и в то же время ласкового, она изо всех сил пыталась вникнуть в смысл произносимых им слов, но он ускользал от нее. Когда Меррик смолк, она лишь сказала:
– Ты очень любишь свою мать.
– Да, она и отец – лучшие родители, каких только можно себе пожелать. Нет, конечно, у них есть свои недостатки, к примеру, они долго не принимали душой жену Рорика, ирландку, потому что считали ее ведьмой, но потом изменили свое мнение, поняли, что были не правы, и признали это.
Ларен кивнула.
– У меня немного осталось на теле мест без отметин, – произнесла она. – Благодарю тебя, Меррик. Ты очень добр.
– Постарайся сохранить в целости хотя бы эти места. Мне уже пришлось мазать этой мазью твою спину. Надеюсь, этот раз – последний, у меня и мази-то почти не осталось, а новую порцию мама приготовит только осенью.
– Больше, наверное, ничего не случится. Мы ведь уже почтя приплыли, правда?
– Правда. Но все же ты должна увертываться быстрее.
– Да, – ответила она, прислушиваясь к тупой боли в ноге, – в следующий раз я сама нанесу удар.
– Рабыня не может нанести удар, – спокойно ответил Меррик. Обернувшись, он позвал:
– Олег, принеси чашу меда.
Олег вошел в палатку и молча уставился на Ларен, затем кивнул, передал чашу Меррику и мгновенно исчез.
Меррик поднес чашу к губам Ларен, и она отхлебнула немного.
– Пей до дна, – приказал Меррик, – это поможет тебе уснуть.
Она подчинилась.
Прежде чем ладья повернула на север, через Норвежский залив в Копанге, им пришлось пережить два штормовых дня посреди Балтики. Как ни странно, Ларен бури почти не испугалась, она хлопотала только о том, чтобы успокоить Таби. Как и все обитатели ладьи, мальчик промок насквозь, и Ларен, не зная, чем помочь брату, просто рассказывала ему одну сказку за другой. На щеке у Ларен разлился желто-багровый синяк, который не причинял ей особых страданий, но девушка боялась, что теперь она и вправду похожа на ведьму. Болела, огнем горела нога, однако те же муки испытывал и Деглин, и от одной этой мысли боль утихала. К тому же Меррик заставил скальда грести наравне с остальными викингами.
Ларен опасалась, что Деглин умрет, он беспрерывно стонал и жаловался, согнувшись над веслом, и никто не обращал на него внимания. Но Деглин оказался довольно вынослив, на пятое утро, когда на ясном небе взошло солнышко и ветер стих, превратившись в легкий бриз, достаточный, чтобы наполнить паруса, Ларен заметила, что Деглин уже не так скверно себя чувствует, он даже перестал скулить. Деглин умолк, и это по-настоящему напугало Ларен – она догадывалась, что этот мужчина обдумывает свою месть. Деглин поймал ее взгляд, и Ларен тотчас отвернулась. С той роковой ночи никто из гребцов не просил ее продолжить повествование о Грунлиге Датчанине. Интересно, смогла бы она завершить эту историю, если бы се попросили? Ларен кивнула в ответ своим мыслям. Да, конечно. Чего ради ей считаться с Деглином?
Над головой замелькали чайки, с пронзительным воплем они пикировали вниз и в последний момент вновь взмывали в небеса. Кто-то из викингов громко вскрикнул, когда крыло с размаху задело его по лицу Появились десятки грузных бакланов, мужчины теперь переговаривались весело, вспоминая свой дом, жен, детей и хозяйство. Толковали они и о добытом в походе серебре, каждый из них возвращался домой намного богаче, чем уезжал четыре месяца назад.
Только Меррик хмурился, разглядывая синяк на лице Ларен. Каждый вечер он втирал мазь в пострадавшую ногу, хотя теперь Ларен вполне могла бы поухаживать за собой сама, и она сказала об этом Меррику. Тот только головой покачал и продолжал делать свое дело.
* * *
Торговый город Копанг был огражден изгородью из высоких, заостренных вверху кольев, расположенных на небольшом расстоянии друг от друга полукругом. Здесь насчитывалось не менее дюжины причалов, выдававшихся вперед, к островку, и Меррик приказал гребцам направить ладью к ближайшему из них. С радостными воплями викинги устремились на берег, они уже почти достигли дома.
Мужчины не собирались ничего покупать в Копанге, но они испытывали потребность в женщинах, тем более что на обратном пути из Киева не попадались рабыни, с которыми они могли бы позабавиться. Мужчины изголодались, хотели провести одну, последнюю ночку на свободе, прежде чем вернуться к своим семьям. Ларен понимала их состояние и не испытывала отвращения к своим новым друзьям, она радовалась, что никто из них не польстился на нее – и все благодаря Меррику.
В ту самую минуту, когда Меррик помогал Ларен перебраться на сухое место, она шепнула ему:
– Спасибо, что уберег меня.
– Я не сумел, – возразил он, – ты сильно обожглась.
– Я не о том. Твои воины избавятся здесь от похоти, они даже не пытались обратить свои желания на меня. Я очень благодарна тебе за это.
Меррик ничего не ответил на ее слова, обернувшись, он приказал тем, кто оставался в лодке, хорошенько стеречь их добро:
– Будьте на страже. Мы вернемся через шесть часов, тогда наступит ваш черед.
– Ты можешь сама идти? – спросил он Ларен. Она кивнула.
– Клив присмотрит за Таби. Тебе стоит сходить в баню.
Они прошли через большие двойные ворота, и Ларен оказалась на крошечном пятачке, где народ суетился среди маленьких деревянных домишек и торговых лавок, соединенных между собой деревянными настилами. Похоже, все вокруг что-то продавали или делали что-то на продажу, другие уговаривали что-нибудь купить у них либо выменять. Все говорили разом. Ларен хотела на минутку остановиться, поглядеть хотя бы на прекрасные миски из мыльного камня, выставленные у порога одной из лавчонок, но Меррик уже двинулся дальше. Ларен заметила также оружейный магазин и подумала, как хорошо было бы приобрести нож, однако решила, что четырех маленьких серебряных монеток на это не хватит. Меррик привел Ларен прямиком к купальне, сидевшая там старуха даже не посмотрела Ларен в лицо, она оглядела только ее поношенные штаны и грязную рубаху, затем процедила сквозь гнилые зубы, чтобы Меррик отвел жену внутрь.
Ларен провозилась не меньше часа, но сумела все-таки вымыть волосы и выкупаться целиком, не замочив при этом больную ногу. Когда Меррик вновь вошел в плохо освещенную купальню. Ларен прикрылась все той же старой рубахой. Меррик бросил ей на колени сверток одежды.
– Надень чистое. Здесь платье и верхняя рубаха. Я не намерен появиться дома с этаким мальчишкой-оборванцем.
Ларен молча уставилась на него.
