глупыми, их так легко было водить на нос. Ей-Богу, у нее иногда мелькала смутная мысль: хорошо бы встретить мужчину, который не поддался бы на обман. Эдуарда, вероятно, она ценила именно за то, что он был ей неподвластен.
— Ох уж эти мне аристократы, — проговорила она с пренебрежением. — Подумайте только: Морис д'Альбон, вельможа самых знатных кровей! Ну, и скажите на милость, чем он отличается от остальных мужчин? — Она вздохнула. — Если бы ты видела, Жюдит, если бы ты только видела! Как он на меня смотрел! Ты полагаешь, нужна ему была в тот миг его жена-аристократка? Хотела бы я, чтобы она знала!
— О, мадемуазель, будто уж вы не знаете, что мужчины одинаковы, — сказала Жюдит, пожимая плечами. — Все они попадаются на одну и ту же удочку, все любят пойти налево и никакие это не новости.
— И всё-таки… Я много бы дала, чтоб кто-то объяснил мне разницу между просто мужчинами и мужчинами-аристократами.
За что они считают себя особенными? Вот уж странно! Говорят, они такие особенные, что даже не женятся на простых женщинах, таких, как Эрио, — Адель явно насмехалась, — даже мысль об этом для них ужасна, но в чем же эта разница? Как бы там ни было, д'Альбона я не выпущу из рук, пока не разберусь, чем отличается его голубая кровь от моей, обыкновенной.
Приехав домой, она застала Тюфякина за ужином и, весело целуя его в надушенную щеку, воскликнула:
— Вы можете поздравить меня, Пьер. Адель сегодня выиграла. И как забавно это получилось, если бы вы знали!
Князь, в шлафроке и домашних туфлях, благодушно произнес:
— Непременно об этом послушаю, однако основное хочу знать сразу. Ну-с, что вы натворили? Новое коварство?
— Новое, и принесло оно мне отныне около тысячи франков годового дохода.
— Немного, — сказал Тюфякин откровенно. — Жалованье телеграфиста.
— Но ведь это мое, Пьер, лично мое! Первый мой капитал, все прочие разошлись, когда я так неосмотрительно покровительствовала принцам крови. Тысяча — это немного, но с нее-то всё и начнется.
— Гм, буду рад… Не понимаю только, чего вам у меня не хватает.
— Вы даете мне всё. Но каждому хочется иметь свое, не так ли?
— Согласен. А где вы добыли эти деньги?
Адель лукаво засмеялась:
— Мне их дали в долг.
— Но, милая моя, долги всегда приходится возвращать.
Адель зашла за кресло князя, обняла Тюфякина за плечи и, сдерживая смех, пробормотала:
— Как это ни странно, Пьер, я уверена: этот долг мне возвращать не придется.
Прошло уже два месяца с тех пор, как они покинули Вилла Нова и вернулись в Париж к новому сезону, и всё это время князь Тюфякин и Адель Эрио жили очень дружно и слаженно. Этот тип отношений был несколько нов для парижского света, так, что в насмешку их даже стали называть «добрыми домовитыми супругами». Как бы там ни было, у Адель, может быть, впервые в жизни появился свой дом.
Она очень быстро поняла, что Тюфякину нужно. Их сожительство было чрезвычайно взаимовыгодно: взявшись честно исполнять свои обязательства, Адель знала, что ей ответят тем же. Она почувствовала одиночество этого старика, его бессилие перед множеством корыстных людей, которые окружали его, беспомощность перед бытом, неумение наладить упорядоченное хозяйство. Сразу отбросив чисто корыстные соображения, она не хотела его грабить, а решила использовать нечто более ценное, что он мог ей дать. Завоевав его дружбу и искреннюю привязанность, она получила защиту, поддержку, более-менее определенное положение в свете и даже, в случае опасности, могла рассчитывать, что князь Тюфякин, чтобы защитить ее, приведет в действие свои обширные связи.
У него было большое влияние во французском обществе. Трудно было даже сказать, с кем из значительных особ он не знаком, — его знали решительно все. Луи Филипп был его другом, почти ровесником. Адель предвидела, что чуть позже, оценив степень ее близости с русским князем, ее начнут называть княгиней — ну, если не называть, то соответствующе относиться, а это многое значило. Располагая всем этим, Адель в то же время знала, что Тюфякин не станет ее ревновать, преследовать, что-то запрещать. Словом, князь был удобнее и милее, чем какой бы то ни было муж. Он был в своем роде единственным подходящим для нее человеком.
Тюфякин, поначалу еще таивший некоторые опасения, вскоре обнаружил, что его жизнь с тех пор, как в ней появилась Адель, стала не тягостнее, а наоборот, легче и приятнее. Он мало мог пользоваться своим правом любовника, хотя уже то, что Адель спала рядом, прикасалась к нему, было хорошо. Вдобавок она нигде не болтала о его слабости. Зачастую ему было достаточно этой половинчатой близости. И вообще, по отношению к нему она оказалась чрезвычайно милым, веселым и приветливым созданием. Между ними не было ссор или размолвок, она даже не вымогала у него денег — хотя, разумеется, живя с ним, имела то же, что и он.
Потом он с удивлением стал замечать, что ему приятнее просыпаться по утрам, слыша ее голос где-то на нижних этажах и ожидая, что она вот-вот войдет в его спальню, — веселая, смеющаяся, благоухающая, поцелует его в щеку, заставит слуг позаботиться о его утреннем туалете, а внизу его уже будет ожидать стол с накрытым завтраком, да и вообще весь дом будет казаться уютнее, теплее и солнечнее, чем прежде. Она была очень ласкова с ним, не скупилась на поцелуи и улыбки, а пела ему по вечерам так хорошо, что старику, прожившему всю жизнь холостым и на склоне лет пожалевшем об этом, начинало казаться, что он ничего не упустил — у него есть семья.
В доме обычным делом стали мелочи, делающие жизнь уютнее. Начать хотя бы с того, что она сама занималась дневным меню, следила, чтоб ему согревали туфли у камина и простыни, спрашивала, достаточно ли у него лекарств, и заботилась, чтобы доктора осматривали его регулярно, а не безалаберно, как раньше. В доме, на конюшнях, в парке — всюду она навела порядок, искоренила воровство, железной рукой пресекла пьянство и разгильдяйство, проявляя необычную для ее возраста практическую сметку, и Тюфякину даже не надо было ничего просить — всё появлялось само собой. Он догадывался, посмеиваясь, что Адель взяла прислугу в беспощадные тиски.
Он даже слышал, как она, быстро уразумев особенности русского быта, угрожает выпороть некоторых его русских слуг, которые были крепостными. Он знал, что она довольно коварна по натуре, что в ее характере подчас проявляются ужасные качества — сам был тому свидетелем — но с ним она
