Но сегодня Дивляна не торопилась ложиться. Помощь Ольгимонту была ею обещана не просто для того, чтобы его утешить. Да, лишь сама небесная Огнедева может окинуть одним взглядом весь земной мир, но не напрасно Дивляна вынесла все эти передряги в Меже. Теперь в ее распоряжении целых тринадцать духов-помощников, и зря она, что ли, каждый вечер кормит их молоком и хлебом?
В сумерках, забрав бабкину клюку, взяв остатки пирогов, которые им дали с собой в Меже, Дивляна отправилась в лес, велев никому за ней не ходить. Воеводы обменялись выразительными взглядами при виде клюки, но промолчали и не пытались ее задержать — видимо, поверили, что их Огнедеве под силу справиться с этим делом. В лесу она выбрала укромное место — в широком овраге, поросшем деревьями и папоротником, — раскрошила пироги, разбросала и позволила духам выйти, чтобы поесть.
— Есть у меня работа для вас, — объявила она, когда голодные вопли и визги поутихли.
— Мы не можем!
— Не можем!
— Только одна хозяйка!
— Один хозяин!
— Кровь Ольгимонта!
— Только ей служить!
— Зря я вас кормлю? — строго прикрикнула Дивляна. — Никто вам воли не давал. Вы же хотите получить хозяйку крови Ольгимонта-волхва?
— Хотим!
— Хотим!
— Тогда я приказываю вам: отправляйтесь и отыщите Ольгицу, дочь Колпиты, правнучку Ольгимонта-волхва! Но как найдете, ей на глаза не показывайтесь и не приближайтесь, а вернитесь ко мне и расскажите, где она живет. Тогда я ей передам вас по обычаю, и будете ей служить. Поняли?
— Поняли! Поняли! — заскулили духи, будто стая собак.
— Идите! Ищите и в Яви и в Нави, где бы ни была!
Вот чем хорошо иметь в распоряжении игрецов — в отличие от людей они найдут пропавшую девушку, даже если она давно мертва. И такой исход будет для ее родичей все же лучше неизвестности: они смогут принести жертвы на ее могиле, а все желающие взять ее в жены будут знать, что им надо искать другую невесту.
Скорого возвращения своих посланцев Дивляна не ждала и потому отправилась спать. Еще по пути назад к стану она отметила, что чувствует себя как-то странно… Она переставляла одну ногу за другой, видела вокруг деревья, берег, все те же ивы, воду озера Узмень, но при этом ей казалось, что она находится вовсе не здесь… что движется гораздо быстрее, чем идет ее тело, причем не в одном, а во множестве разных направлений…
Дивляна остановилась, взявшись обеими руками за ствол березы и прислонившись к ней лбом, будто искала опору в пространстве. Стало чуть легче. Что же это получается? Какая-то часть ее души следовала за игрецами, разосланными на поиски, оттого ей и кажется, что из ее головы тринадцать нитей протянулись во все стороны… и уносятся все дальше, дальше… Что с ней будет? Не растащат ли они ее на кусочки, не потеряют в лесах и болотах?
Она положила руку на мешочек с травой солонокресом, сосредоточилась и потихоньку потянула за эти ниточки. Почувствовала сопротивление, будто тащила рыбу из воды, и откуда-то издалека донесся обиженный и негодующий вой. Видимо, пославший игрецов на службу должен сохранять с ними связь, так полагается… Ах, как жаль, что не у кого ей спросить, как это должно быть! Некому научить ее! Была бы рядом бабка Радогнева! Но кто же мог знать, что ей придется управляться с духами-помощниками, да еще и чужими! Или не следовало с ними связываться?
Но колебаться было поздно. Вновь отпустив ниточки, Дивляна, стараясь сохранять обычный вид, дошла до своего шатра и улеглась под одеяла и шкуры. И… едва закрыв глаза…
Это был не сон. Это было не забытье, совсем наоборот. В этом сне оказалось гораздо больше жизни и движения, чем она могла даже вообразить наяву. Стоило ей опустить веки, как ее подхватил и понес мощный вихрь, причем — как она с трудом и не сразу сообразила — одновременно в несколько сторон. Перед глазами мелькали леса, луга, опустевшие пашни, села, соломенные крыши, опять леса, берега каких-то рек и озер. Было темно, но это ничуть не мешало ей отчетливо видеть каждую травинку. И люди, множество людей. В каждой из разбросанных по берегам рек и лесам избушек находились какие-то женщины: они спали, шили, вязали при лучине, баюкали детей… Юные девушки, молодые женщины, зрелые матери, седые старухи… Но ни одну из них не удавалось разглядеть — да что там разглядеть, хотя бы просто увидеть! Та часть Дивляны, которая совершала этот стремительный полет, лишь чуть касалась каждой из них, будто бросала беглый взгляд в душу и мчалась дальше. Дивляна не знала, как игрецы определяют свою цель, может быть, кровь древнего голядского волхва имеет для них какой-то особый запах, вкус? Она не успевала ничего осмыслить, не имела никакого средства определить, где находится — она или игрецы, несущие ее над землей, — не знала, давно ли продолжается этот поиск и сколько еще осталось… Дух ее будто растекся над всем миром, а тело растворилось, потерялось где-то вдали, и она не верила, что сумеет к нему вернуться. Все происходило так быстро, что казалось, время вовсе не идет и в мире Яви длится все то же мгновение, когда она опустила голову на свернутую овчину и закрыла глаза…
А на самом деле время шло. Миновала ночь, рассвело, дружины пробудились, стали готовиться в путь, а Дивляна все не просыпалась. Сначала челядинки робко пробовали ее разбудить, но она не отзывалась. Потом Велем потормошил сестру, правда, не слишком настойчиво — и тоже безуспешно. В конце концов, когда все уже были готовы в дорогу, а Огнедева все спала, Белотур решил просто перенести ее в лодью и трогаться в путь. Таким образом, Дивляна не заметила, как покинула место стоянки и как лодья, пойдя по озеру, приблизилась к большому поселению, тоже носившему название Узмень. Здесь предстояло сделать остановку, и ее, все так же спящую, оставили в лодье, вытащенной на берег, под охраной Велемовой дружины.
Задержаться в Узмене пришлось, потому что здесь произошла неожиданная встреча. Еще издалека было заметно, что перед селением — цепочкой изб, вытянувшихся над высоким берегом вдоль оврага, — лежит слишком много больших лодий. Поначалу все подумали, что тут какие-то торговые гости. Но, увидев тех, кто торопливо собирался перед избами, Ольгимонт переменился в лице и отчаянно замахал Белотуру со своей лодьи, чтобы тот правил к берегу.
— Это Жирга со своими людьми, я его знаю, — сказал молодой князь, как только лодьи сблизились. Причем по лицу его было ясно, что приятным это знакомство не назовешь. — Он сын старой Норини. Их род из сторонней голяди — ну, какую еще «дикой голядью» называют. Они никому дани не давали, но пять лет назад воевали на стороне Велебрана. Тогда сам старейшина их, Тарвила, голову сложил и двое его сыновей. Один этот остался, Жирга. А правит родом его мать, Норинь. Упрямая бабка, будто из железа выкованная.
