— Это и есть тот прекрасный старинный особняк на ручье, в котором до сих пор никто не живет? — воскликнула она.
— Боюсь, обитатели его давным-давно покинули.
— Какая жалость! При таком освещении он обладает особым очарованием, ты не находишь?
Джейн, прямо сидя в седле, как и подобает превосходной наезднице, согласилась с ней.
Это был двухэтажный дом с приподнятым над землей подвалом в аккадийском стиле, его, галерею с земли поддерживали выложенные из кирпича колонны, которые выше превращались в изящные деревянные, поддерживающие вторую галерею, опоясывавшую здание.
Его простота, отличавшиеся изяществом пропорции, выдержанные в особом стиле, производили сильное впечатление, хотя признаки воздействия стихии и запустения были хорошо заметны. В саду густо разрослись высокие неостриженные кусты, а из-за ползучих растений почти не видно было деревьев.
"Здесь, вероятно, давали не один замечательный бал", — подумала Элизабет. Затем спросила:
— А кто владелец этого дома?
— Джеф Арчер.
— Американец? Ты его знаешь?
— Да, конечно. Он адвокат. Тебе не приходилось встречаться с Арчерами?
— Кажется, нет. Почему же они не живут в этом доме? Как можно превращать такой чудесный особняк в руины?
— Они живут в Беллемонте, в трех милях отсюда. Жена Джефа получила по наследству и свои, и его плантации. В Беллемонте у них прекрасный дом. Джеф больше не нуждается в "Колдовстве".
— "Колдовстве"? — повторила с придыханием Элизабет. — Какое чудное название!
— Говорят, что там до сих пор с потолка свешиваются хрустальные канделябры, а камины сделаны из самого дорогого мрамора, — задумчиво сказала Джейн, — но у меня никогда не было охоты рисковать своей лошадью. Ведь там запросто можно столкнуться со змеей в этой густой траве, которой давно не касался серп…
Беседа эта проходила на дороге, когда они остановили лошадей возле ручья. Они наблюдали, как туман, окутавший большую часть пребывающего в запустении старинного особняка, постепенно рассеивался под лучами утреннего жаркого солнца…
В этом доме было что-то тревожное, он не давал ей покоя. Теперь Элизабет, потягивая приготовленный Джейн крепкий креольский кофе, снова затронула эту тему.
— Послушай, а что, если Иван купит "Колдовство" и отремонтирует его? Мне будет очень приятно.
— Отремонтировать "Колдовство"? — Джейн в сомнении покачала головой. — Я уверена, что окружающие его плантации не продаются. Джеф их активно возделывает.
— Сахарный тростник?
— А что же еще?
— Арчеры выращивают сахарный тростник на тех и других плантациях.
Обе женщины переглянулись.
— А у них есть дети?
Джейн слегка улыбнулась.
— Да, есть. Алекс самый младший в семье, всего на два года старше Нанетт. Очень милый мальчик.
Элизабет, посмотрев на золотые завитушки дочери, взяла еще один пирожок. Помедлив немного, сказала:
— Ну, а мистер Арчер смог бы отремонтировать дом, если Иван возьмет его в длительную аренду и превратит в зимнюю резиденцию?
Джейн удивленно уставилась на нее.
— Сомневаюсь. К тому же для чего Ивану идти на такие затраты, если мы с удовольствием разделяем вашу компанию во время светского сезона?
— Иван, несомненно, может себе такое позволить. — В словах Элизабет чувствовалась горечь. Этой зимой Иван ее сильно удивил своим всепоглощающим вниманием к делам. Прежде всегда их пребывание в городе после измельчения сахарного тростника было временем для расслабления и всевозможных удовольствий. В этом году Иван проводил все свое время на биржах или в кафе. Теперь он уже не был обычным плантатором, приехавшим в город для продажи урожая и посещений оперы и театра, теперь он стал инвестором и постоянно разглагольствовал о создании консорциума для строительства железной дороги или большого отеля.
— Нам очень приятно бывать у вас, дорогая Джейн, но мне кажется пришла пора обзаводиться своим домом, в котором мы сможем принимать своих друзей, что скажешь? Нанетт растет так быстро…
— Чепуха. Ты можешь прекрасно развлекаться и у нас. — Глаза у Джейн заблестели, ее суровое лицо осветилось улыбкой. — Я, конечно, могу организовать для вас встречу с Арчерами. Я устрою званый обед! Думаю, что смогу втиснуть его между балом у Пойдрасов и премьерой новой пьесы в американском театре. Тебе непременно понравятся Мелодия и Джеф.
— Мама! — завизжала Нанетт. — Котенок меня оцарапал!
— Ну, прекрати тискать его, — побранила ее Элизабет, и Джейн поспешила освободить котенка от переполняющих Нанетту нежных чувств к нему.
Котенок, выпрыгнув из рук Джейн, ловко забрался по лозе на карниз и, побалансировав там, играя со смертью, наконец достиг относительной свободы на крыше. От этой сцены у них волосы стали дыбом.
— Ах, дорогая, — сказала Джейн. — Нужно позвонить лакею, пусть залезет наверх и снимет его оттуда. Он обязательно сломает себе что-нибудь. Нанетт, дорогая, ну-ка покажи мне царапину!
Весь день Клео расхаживала в волнении по галерее, сжимая и разжимая кулаки. Когда наконец в час сиесты он поднялся к ней по лестнице, она набросилась на него как попавшая в капкан норка.
— Где ты провел ночь?
Он резко остановился на верхней ступеньке, кровь бросилась ему в лицо.
— Там, где я всегда сплю! В доме у своих друзей!
— Я не видела тебя целых три дня!
— Я плантатор и купец, Клео. — Голос у него был вызывающе спокойным. — Я не могу проводить все дни и ночи в кровати с тобой.
— Когда-то ты это делал с большим удовольствием! До того, как вернулся на Черный ручей! Что же там произошло, а?
Она стояла на пороге своей комнаты в белом просторном платье, сильнее оттеняющим золотистый цвет ее кожи. Ее волосы цвета воронова крыла блестели на солнце.
Ему казалось, что никогда прежде он еще не видел ее такой красивой. Несмотря на неуклюжую теперь фигуру, от нее исходила возбуждающая живительная сила. Она, казалось, пропитала весь воздух на галерее, с его дразнящим хлебным ароматом, доносящимся из кухни.
Он не желал ничего другого, кроме как остаться у нее на ночь, и готов был это сделать, когда вдруг вспомнил, что Джейн Филдинг в этот вечер устраивала для них с Элизабет званый обед. Календарь светской жизни Элизабет был таким плотным, что он уже начал сомневаться, не пронюхала ли она о его любовнице.
Его гнев, как всегда, быстро утих из-за ее дразнящей близости. Более мягким тоном он сказал:
— Ничего не изменилось, дорогая.
— Изменилось все! — настаивала она на своем. — И все потому, что я беременна!
