— Не думаю, — возразил Гастингс коротко и холодно. — Дело решено, а двор в Дели смирится, в этом я убежден, так как Могол слишком умен, — прибавил он с заметной иронией, — чтобы не понять: его верховная власть над Бенгалией уже не основана на его действительном могуществе. Теперь мне остается только, — прибавил он, чтобы сразу прекратить все споры, — назначить казначея для придворного штата набоба, и я избираю Гурдаса, сына магараджи Нункомара. Сегодня он получит предписание тотчас же отправиться, чтобы вступить в должность.
Лицо Нункомара приняло землистый оттенок, в глазах сверкал яростный гнев, руки судорожно сжались в кулаки, с дрожащих губ вырвалось шипение.
— Змея обманулась в добыче, — воскликнул Шитаб-Рой с едкой насмешкой, — яд вылился на нее.
Волнение Нункомара сразу исчезло, как по волшебству. Он снова улыбнулся, грозно сверкавшие глаза скрылись за густыми ресницами. Он встал и, низко поклонившись губернатору, сказал:
— Благодарю вашу милость за высокое почетное отличие, которого вы удостоили дом мой. Я вижу в этом признательность за преданность мою Англии, в которой воспитал и сына своего, и уверен, что он окажется достойным этой признательности.
— Что за нежный, любящий родитель, и как он уверен в своем сыне! — закричал Шитаб-Рой, язвительно смеясь.
Нункомар в изнеможении опустился в кресло. Ему необходимо было собраться с духом и мыслями. Он готов был задохнуться от ярости, увидав себя обманутым во всех надеждах и расчетах. Конечно, он сверг врагов своих — Риза-хана и Шитаб-Роя, но оказался игрушкой в сильных и ловких руках Уоррена Гастингса, которого хотел сделать своим орудием. Жестокая, бешеная ненависть терзала и рвала на части его душу, между тем как он вынужден был сохранять на лице приветливую улыбку. Его притворство подверглось еще большему испытанию, потому что в зал вошел Гурдас, также получивший приглашение губернатора немедленно явиться к нему. Ему торжественно передали о назначении на новую должность, и Нункомар отечески нежно обнял его и начал наставлять, как он должен вести себя, чтобы заслужить и оправдать то высокое доверие, которого его удостоили господа директора компании и его милость господин губернатор.
Но Гурдас не ответил на объятия отца, а во время наставлений магараджи на губах его все время играла горькая насмешливая улыбка. На этом заседание было окончено. Визирь и Шитаб-Рой снова были отведены полковником Чампионом в свои помещения, причем Гастингс и члены совета почтительно им поклонились.
Нункомар же снова сел в свой паланкин и возвратился во дворец. Среди членов суда начались робкие возражения относительно объявленных Гастингсом нововведений. Но он сразу прекратил их, объявив, что один отвечает за все сделанные распоряжения.
— Я прекрасно знаю двор в Дели, — сказал он. — Там никогда не посмеют сопротивляться, они отлично понимают, что все ветхое здание царского великолепия может рухнуть при первом же толчке.
— Но обе провинции, Кора и Аллахабад, которые так далеко от нас? Немало они причинят нам хлопот, даже если Великий Могол согласится вернуть их добровольно, — заметил мистер Барвель.
— Совершенно верно, — согласился Гастингс, холодно улыбаясь. — Но мы обойдемся и без этих хлопот. Мы просто продадим эти провинции.
— Продадим?.. Но кому же? — спросил пораженный Барвель.
— Приглашаю всех вас, господа присутствующие, выехать завтра со мною за город для торжественной встречи короля Суджи Даулы, который едет сюда. Я желаю видеть его окруженным всеми княжескими почестями как августейшего гостя компании.
— Суджа Даула? — воскликнул Барвель. — Король Аудэ… Он!
По его лицу как молния скользнула догадка. Маленькие глаза сверкнули так радостно, будто он записывал получившийся в приходной книге компании громадный остаток.
— Клянусь Богом, — воскликнул он, крепко пожимая руку Гастингса, — это великая идея! Я… я просто удивляюсь вашей милости!
Гастингс приветливо кивнул ему головой и вышел из зала заседаний.
За обедом губернатор представил баронессе Имгоф и сэру Вильяму Бервику своего адъютанта — капитана Гарри Синдгэма.
Нункомар решил даже дома делать вид, что безмерно рад всему случившемуся. Он приказал слугам раздавать щедрые милостыни и послал в храм жертвоприношения, чтобы выразить благодарность богам.
Все дворы его дворца были украшены цветами и флагами, а сам он явился на торжественный обед, которым хотел чествовать сына перед отъездом в Муршидабад, в роскошном платье, блистая драгоценными камнями.
Прислужницы играли лучшие мелодии и пели самые веселые песни. Все кушанья и напитки, убранные со стола почти нетронутыми, были отправлены нищим. Гурдас по обыкновению сидел за столом мрачный. На замечания отца отвечал коротко и холодно и тщательно избегал смотреть на него.
Дамаянти сидела за обедом задумчивая и рассеянная. Влажные глаза ее были устремлены в пространство, а губы иногда бессознательно улыбались, будто она вновь переживала какое-то счастливое мгновение. Говорил один Нункомар, говорил весело и оживленно, и, только хорошо зная его, можно было бы утверждать, что он находится в сильном лихорадочном возбуждении.
После обеда магараджа, приказав слугам оставаться в столовой, повел супругу в гостиную, выходившую на террасу, которая утопала в зеленоватом полумраке теней гигантских деревьев и была наполнена чудным ароматом только что распустившихся гарциний. Дамаянти робко и неуверенно опустилась на мягкую кушетку, Нункомар остановился перед ней и почти торжественно сказал:
— Я сделал тебя женой своей не столько потому, что прельстился замечательной красотой, сколько потому, что заметил в тебе недюжинный ум, честолюбие и способность быть не только украшением моего дома, но и моей верной союзницей, а главное — орудием для исполнения моих намерений и планов.
Дамаянти посмотрела на мужа с изумлением. Она как будто даже не понимала, к чему ведет такое торжественное вступление.
— Наступило время, — продолжал Нункомар, — когда ты можешь оправдать те надежды, которые я возлагал на тебя. Ты должна оказать мне услугу.
— Говори, господин мой! Ты знаешь, я всегда готова тебе повиноваться.
— Губернатор — враг мой…
— Твой враг? — спросила Дамаянти с удивлением и испугом. — Но ведь он был к нам так внимателен… прислал мне подарки… Он даже разрешил, чтобы…
Она замялась и, слегка покраснев, опустила голову.
— Он смертельно оскорбил меня, уничтожил все мои планы и еще много раз будет унижать меня, если мне не удастся восторжествовать над ним.
