— Что ж, нам осталось лишь подождать, что папа скажет про коллекцию Хэвершема, — сказала девушка, — и если мы обнаружим, что она не так хороша, как предполагалось, мы уж точно сможем посмеяться. Хорошо смеется тот, кто смеется последним…
И она сразу же быстро добавила:
— Но, разумеется, только про себя!
— Вы правы, мисс Теодора, — согласился Джим. — Не нужно кусать руку, которая нас кормит, так ведь? Плевать в колодец, из которого собираемся пить…
Теодора снова рассмеялась.
— Ну, хватит, пожалуй… Я тоже устала и собираюсь пойти спать, — сказала она. — А что мы сделаем с этими свечами?
— Оставим как есть! Не наше дело их задувать. Мы гости, мисс Теодора, и не забывайте, что это нас должны обслуживать!
— Хм… Что-то новенькое, — ответила Теодора. — Спокойной ночи, Джим, и спасибо за все.
Покинув Джима, она отправилась в свою спальню, где, к ее удивлению, ее ждала служанка, чтобы помочь снять платье.
Только оставшись наконец в одиночестве, она поняла, что ее комната так же стара, как студия в башне.
Стены были чрезвычайно толстыми, размер окон был изменен позже, а потолок подпирали тяжелые брусья, возможно, хотя она в этом и не была уверена, корабельные шпангоуты. Но комната была очень и очень уютной, с толстым ковром, бархатными занавесками и огромной кроватью, покрытой оборчатым муслином.
Неожиданно Теодора почувствовала, что дрожит. Неужели таким непонятным образом на нее действует возраст той части дома, в которой им отвели жилье? Она не понимала почему, но атмосфера была здесь совсем не такой, как в нижних комнатах. Или это все игра воображения? Как бы то ни было, едва девушка забралась в постель и укрылась одеялом, все волнения и напряжение последних дней и тревога за отца отпустили ее, и она мгновенно уснула.
Увидев свет, пробивающийся сквозь занавески, она поняла, что проспала без сновидений и в одной позе всю ночь. И сейчас пробуждение было похоже на возвращение издалека сквозь густые облака, когда постепенно узнаешь окрестности и вспоминаешь, что произошло. Она вспомнила, где она, — а следующей мыслью было: им не надо идти в лавку и просить в долг продукты, им не нужно заботиться о деньгах!
Если она поведет себя умно и не даст отцу понять, что происходит, когда они покинут замок Хэвершем, у них не будет причин продавать какую-то из картин, они смогут жить на заработанное здесь отцом. Осталось только убедить графа не напоминать отцу о деньгах. Конечно, будет очень неловко попросить его отдать деньги ей. В то же время, что бы он там ни думал, это неважно в сравнении с необходимостью заработать достаточно, чтобы сохранить отцу жизнь.
Не вызывая служанку колокольчиком просто потому, что это не пришло ей в голову, Теодора встала с кровати, чтобы раздвинуть занавески. И ахнула! Какое чудо!
Накануне она была слишком занята мыслями об их позднем приезде, чтобы заметить что-то, кроме самого дома. Теперь же ей открылась другая часть сада, изысканно оформленная во французском стиле. На заднем плане был лес, а перед ним тянулась зелень полей разных оттенков, простирающихся к синему кристально чистому горизонту.
Теодора все еще стояла у окна, наслаждаясь открывающимся из него видом, когда раздался деликатный стук в дверь и вошла служанка с подносом, на котором были не только кружка с китайским чаем, но и два куска хлеба с маслом, нарезанные так тонко, что Теодоре они показались почти прозрачными.
Служанка явно была деревенской жительницей, молодой и розовощекой.
Поставив поднос и отодвинув занавески на другом окне, она сказала:
— Сегодня тепло, мисс, поэтому я подумала, что вы не захотите разжигать огонь в камине. Но я его растоплю для вас, если вам холодно.
— Нет, спасибо, мне очень тепло, — ответила Теодора.
И с любопытством добавила:
— А что, у всех в комнатах разжигают камин по утрам?
— О да, мисс. Это первое, что я делаю, как только прихожу к кому-нибудь.
Вспоминая, как холодно ей было в особняке с самого детства, Теодоре это показалось верхом роскоши.
— В этой части дома всегда холодно, — продолжала служанка, — и часто приходится здесь топить, когда нигде больше не нужно.
— Должно быть, это очень старое здание… — Теодора вопросительно посмотрела на служанку.
— Очень старое, мисс, и жуткое, если вы понимаете, о чем я!
— Вы имеете в виду, что здесь… водятся призраки? — уточнила Теодора с улыбкой.
— Да, мисс, настоящие, да еще и…
Она внезапно остановилась, и по выражению ее лица Теодора поняла, что та собиралась сказать что-то лишнее.
Затем, словно пристыженная своей нескромностью, служанка резко повернулась к гардеробу со словами:
— Если вы скажете мне, что вам угодно надеть, мисс, я посмотрю, нужна ли глажка.
— Меня заинтриговало то, что вы рассказали о призраках и о том, что еще тут есть, из-за чего эта часть дома «жуткая», — ответила Теодора.
Служанка посмотрела на дверь, будто опасаясь, что кто-то может их подслушивать.
— У меня будут неприятности, если миссис Кингдом, это наша домоправительница, мисс, услышит, как я тут с вами болтаю. Надеюсь, вы на меня не донесете.
— Нет, конечно, нет, — успокоила ее Теодора. — Я часто думала, что призраки водятся в моем доме, который тоже очень старый. Но если они там и водятся, то они милые и совсем не страшные.
— Ну, я надеюсь, вас они не потревожат, — быстро сказала служанка. — А теперь, мисс, что вы желаете надеть?
Теодора поняла, что не получит больше никаких сведений, и хотя служанка несколько раз возвращалась, пока она одевалась, болтушку так и не удалось подвести к неоконченной теме. Интересно, что это за призраки?
Ей представилось, что это мог бы быть рыцарь, бряцающий доспехами, или, может быть, роялист времен гражданской войны, спрятавшийся в замке, когда его преследовали круглоголовые — кальвинисты, «божьи ратники» в красных мундирах, которыми руководил Оливер Кромвель.
Одевшись, Теодора поспешила к отцу и обнаружила, как отчасти и ожидала, что вид у того весьма усталый, он бледен и завтракает в постели.
— Я становлюсь стар и немощен, — слабым голосом проговорил он, завидев на пороге дочь. — А когда-то мог скакать верхом весь день и потом всю ночь бодрствовать. Теперь же — непродолжительная поездка, и что? Я выбит из седла!
— Это была долгая и трудная поездка, папа, — нежно сказала Теодора, — да и в последнее время ты был нездоров. Но ты никогда не выглядел лучше, чем вчера за ужином.
Отец попытался рассмеяться, но смех получился тихим. И все же его глаза поблескивали.
