мере пятьдесят женщин и детей. Некоторые были заняты приготовлением
пищи в больших котлах, другие, стоя на коленях у ближайшего ручья, стирали свои жалкие лохмотья при слабом свете костра. Дети бегали вокруг, многие из них были босиком, хотя стояла поздняя холодная осенняя ночь.
Над открытым очагом несколько человек жарили кабана, поворачивая вертел
и смеясь. Капающий сок и доносящийся запах указывали на то, что еда была
почти готова.
Я заморгал от удивления, увидев, сколько собралось крестьян, Джулиана шагнула ко мне, с улыбкой оглядывая собравшихся.
– А сколько здесь всего живет людей? – Спросил я, остановив взгляд на
маленьком мальчике без ноги на грубом костыле.
– Около восьмидесяти. – Оглядывая собравшихся, ее улыбка исчезла. –
С каждой неделей нас становиться все больше. А кормить и одевать всех
становится все труднее.
С другой стороны поляны вышел отряд людей во главе с Бульдогом.
Они были вооружены и несли несколько мешков.
– Мне кажется, становится все труднее скрываться и от вашего дяди.
Она кивнула:
– Вот почему мы выходим только после наступления темноты. После
того, как убедимся, что все вернулись в пещеры до рассвета.
У нее не было возможности сказать больше. Дети заметили ее и
подбежали. Поначалу они отпрянули от меня, прижимая к себе Джулиану и
принимая ее добрые слова и нежные объятия.
– Я позволю вам оказать эту честь, – сказала она, бросая мне один
мешок. – Раз уж вы сегодня обеспечиваете моих друзей.
Я развязал шнурок и увидел инжир, яблоки, дюжину булочек и
большой кусок сыра.
– Я вижу, что вы убегали из замка через кухню.
– Поблагодарите лорда Коллина за его щедрость, – сказала она детям, все время, улыбаясь мне.
Я улыбнулся в ответ, но, когда начал раздавать детям еду, у меня все
сжалось внутри. Их лица были слишком худыми, а пальцы слишком
нетерпеливыми, когда они сжимали свои сокровища. И пока они ели эти
скудные дары, в их широко раскрытых глазах читался страх передо мной, как
будто они боялись, что я заберу еду прежде, чем они успеют съесть. И на
протяжении всего последовавшего пира боль, грызущая меня изнутри, только
нарастала. Мне хотелось отказаться от своего куска жирной свинины, который кто-то передал мне, и попросить разделить мою порцию между
детьми. Но покачав головой, Джулиана предостерегла меня от этого. Они
терпели меня из-за нее, хотя их настороженные взгляды говорили, что они
предпочли бы, чтобы я ушел. Отказ от их угощения был бы как пощечина.
Жаль, что мне не пришло в голову захватить из замка пару мешков с едой. Я
мог бы взять с собой несколько свертков провизии, которые мы с Джулианой
собрали для бедных крестьян на моей земле. Конечно, этого было бы
недостаточно. Но это было бы больше, чем сейчас.
Заметив, что Джулиана отдала свою порцию, я сунул ей в руки
недоеденную свинину.
– Съешьте мою, – настаивал я.
Она взглянула на нежное розовое мясо и прикусила нижнюю губу. Мне
было все равно, если я кого-то обидел, отдавая свою еду. Гораздо
невыносимее было думать, что она останется голодной.
– На балу я съел столько, что хватит на неделю, – пошутил я, хотя мой
желудок сводило от голода.
– Вы уверены? – Спросила она, глядя на меня круглыми доверчивыми
глазами.
Я успел откусить пару кусочков и готов был проглотить их так же
жадно, как другие мужчины. Но я подтолкнул мясо к ней.
– Абсолютно. Ешьте.
Больше не колеблясь ни секунды, она вгрызлась в мясо. Поверх ее
склоненной головы мой взгляд встретился с взглядом Бульдога, который
грыз кость, но остановился и одобрительно кивнул на принесенную мной
жертву. Моя грудь наполнилась странным удовлетворением. Раньше мне
никогда не приходилось идти на жертвы. Конечно, я кое-что подготовил для
моих самых бедных крестьян и поручил Уильяму доставить все без меня. Но
это никак не сказалось на мне. Мое огромное состояние мешало мне
расценивать это как жертву. Однако сегодня вечером я отдал то, что, как ни
громко это будет сказано, стоило мне дорого. Я останусь голодным. По
причине, которую я не мог объяснить, я чувствовал себя более
удовлетворенным чем, если бы отдал еще одно бриллиантовое ожерелье.
После того как все разделались с кабаном до последнего кусочка, крестьянин, которому лорд Уэссекс выколол глаза, заиграл веселую мелодию
на своей потрепанной скрипке. Несмотря на то, что он ничего не видел, его
кожистое лицо расплылось в широкой улыбке, когда он смотрел туда, откуда
доносился топот и смех мужчин и женщин, кружащихся в танцах. Джулиана
подтолкнула меня, и вскоре я уже смеялся вместе с ней, спотыкаясь, чтобы
выучить танцы, которые были намного живее, чем все, которые я когда-либо
танцевал. Задыхаясь и смеясь, я, наконец, вытащил Джулиану из круга.
– Мы утомили вас, милорд? – Спросила она с улыбкой, такой же
широкой и прекрасной, как безоблачное небо над головой.
– Вы никогда не сможете меня утомить.
Я хотел, чтобы мои слова были легкими и игривыми, но они
прозвучали с большей тоской, чем я хотел. Пряди ее волос выбились из
прически, и я пожалел, что не могу снять с нее шапку, бросить ее в
пылающий огонь и сжечь навсегда. Мне очень хотелось видеть, как ее кудри
рассыпаются по плечам и парят в танце. Мне хотелось обнять ее, зарыться
пальцами в ее волосы и запутаться там.
Как будто прочитав мои мысли, ее улыбка исчезла, а зрачки
расширились. Губы слегка приоткрылись, и я услышал, как она глубоко
вздохнула, словно ожидая, что я притяну ее к себе.
Осмелюсь ли я?
Я начал было тянуться к ней, но внезапная вспышка осветила нас и, горящая стрела, летя из леса, приземлилась посреди танцующих. Тело
Джулианы напряглось.
– В чем дело? – Спросил я.
– Часовые кого-то заметили, – коротко сказала она.
Танцоры остановились. Музыка с визгом оборвалась. И дети перестали
хихикать и играть. На поляне воцарилась страшная тишина, и все взгляды
устремились на горящую стрелу.
В полной тишине и среди неподвижных фигур Джулиана направилась
к центру круга:
– Это знак того, что пора заканчивать наш пир, – ровным и спокойным
голосом сказала она всем. – Помните, мы не должны оставлять следов, свидетельствующих о том, что мы были здесь, и не должны сворачивать с
оленьих троп, когда будем возвращаться в безопасное место.
После ее слов, сказанных спокойным голосом, крестьяне стали
собирать свои припасы, гася огонь, закапывая пепел и засыпая яму. Хотя их
шепот был наполнен тревогой, Джулиане удалось удерживать всех от
паники.
– Нужно завязать глаза Его Королевскому Величеству, – приказал
Бульдог Джулиане, когда мы мчались по невидимой оленьей тропе.
Я остановился, чтобы поднять искалеченного мальчика с костылем, в
то же время, как Джулиана прижала отстающего ребенка к себе.
– Повязка на глазах не помешает мне найти ваш тайный проход, –
признался я, поднимая хромого мальчика к себе на спину и закидывая на
плечи еще одного маленького ребенка.
Бульдог что-то пробормотал себе под нос, но наклонился, чтобы
помочь мальчишке. Джулиана рванулась вперед, исчезая в ночной темноте.
– Надеюсь, ты понял, – бросил я через плечо Бульдогу, – я всего лишь
хочу обезопасить Джулиану.
– А потом уходи.
– Я хочу, чтобы она пошла со мной.
Бульдог прорычал:
– Она никуда не пойдет.
Я споткнулся о ветку и попытался выпрямиться. Двое детей вцепились
в мой плащ, и ткань натянулась на горле, едва не задушив меня. Но я все
равно побежал вперед, пытаясь различить дорогу в слабом свете луны.
– Ты же не хочешь, чтобы она вечно так бегала? – Продолжал я. – Так
