— Не понимаю, почему вдруг его сиятельство должен подумать, будто я приглашаю его заняться ночными трудами со мной, — прошептала она, чувствуя в животе странную пустоту. — Я же не его жена.
Леди Маргарет в изумлении посмотрела на внучку. Очевидно, желая ярче подчеркнуть детородные аспекты процесса, Аптон не удосужился упомянуть о некоторых важных деталях — таких как желание. И наслаждение. И легкомыслие, которое толкает на злоупотребления. Для леди Маргарет достаточно было видеть прелестное и бесхитростное лицо внучки, чтобы понять, отчего Аптон выпустил эти моменты. Но ведь так продолжаться не может, и нельзя оставлять Чарити в неведении относительно такого рода чувств… тем более теперь, когда она начала испытывать их.
— Боюсь, что супружество ко всему этому имеет мало отношения… да и к произведению на свет младенцев тоже, — сказала старуха спокойно. — А вот удовольствие играет тут немалую роль, так же как и свойственная всякому человеку потребность быть близким с другим человеком… в этом смысле близким. Мужчины получают огромное наслаждение при совокуплении… и порой само присутствие рядом прекрасной женщины заставляет их страстно желать ее. И, боюсь, для них вовсе не важно, находятся ли они с этой женщиной в законном браке, знакомы ли с ней толком, появится ли в результате на свет младенец и будет ли доброе имя женщины погублено навсегда.
Мужчины просто желают получить наслаждение, они жаждут возбуждения.
Чарити сидела, внимательно слушая объяснения бабушки, которые, с одной стороны, открыли ей много нового, а с другой — совсем сбили с толку. У нее отнюдь не создалось впечатление, что виконту доставляют наслаждение непродолжительные контакты с нею. Однако слово «наслаждение» очень точно описывало чувство, которое испытывала она сама при каждом взгляде на его красивое лицо и мощное тело. И «возбуждение» явно было как раз то самое, что заставляло ее сердце биться чаще, а щеки гореть, когда он заглядывал ей в глаза, или охватывал своей большой ладонью ее руку, или касался кончиками пальцев ее щеки.
— А женщины, — робко прошептала Чарити, тревожно вглядываясь в морщинистое лицо бабушки, — женщины тоже получают наслаждение от близости с мужчиной?
Взгляд леди Маргарет устремился в прошлое и сквозь длинную анфиладу пыльных залов ее памяти вернулся к тем временам, когда старуха сама испытывала нечто подобное. И, охваченная воспоминаниями, она имела неосторожность ответить с излишней откровенностью:
— Да, получают. Когда женщина с тем мужчиной, какой ей нужен, ночные труды превращаются в волшебство, от которого плоть твоя тает, а кровь в жилах вскипает. Оно переносит тебя в чудесный мир сказочных снов и несказанных восторгов. Иногда от этого волшебства тебя переполняет наслаждение, а иногда на тебя нисходит мир и покой… — Старуха вздохнула и продолжила: — Вот цыгане знают толк в ночном волшебстве. — На морщинистом лице старухи появилось выражение, и радостное, и печальное одновременно. — У твоего дедушки тоже были волшебные руки…
— Но, бабушка, дедушка ведь не был цыганом. Он был французом. — Чарити, наблюдавшая за лицом бабушки, озаренным воспоминаниями, словно увидела всю ее жизнь в кратком изложении: норовистая девушка, любящая жена, мать и вот теперь бабушка.
— Да. Верно, но, очевидно, некоторым французам это тоже дано. Если у мужчины есть этот дар, то ему довольно прикоснуться к женщине, и он сразу понимает, что именно она при этом чувствует и как воплотить ее потаеннейшие… — Испуганное выражение появилось на лице старухи, когда она сообразила, куда завела ее просветительская лекция, затеянная с целью предостеречь внучку. Ужаснувшись, старуха выпрямилась и снова превратилась в Бабушку с большой буквы. — Я послала за Гэром и Перси, и как только они явятся, то сразу и возьмут на себя все хлопоты по уходу за его сиятельством, так что тебе вообще незачем будет входить в его комнату. А до тех пор будь любезна оставлять дверь его комнаты открытой всякий раз, когда бываешь там, и держись подальше от его… — Старуха уже готова была сказать «рук», но, увидев, какое лицо у Чарити, потрясенной неожиданным открытием, прикусила язык. Кажется, она нечаянно открыла для внучки целый новый мир, полный интереснейших возможностей.
Так оно и было. Ибо Чарити, сидя на ларе и прижимая к груди пыльные занавеси, вспоминала о том, как жарко ей становилось всякий раз, когда мускулистая рука Рейна Остина дотрагивалась до нее.
— Бабушка, как ты думаешь, а не течет ли в жилах его сиятельства цыганская кровь?
— Ни одной капли! — Леди Маргарет даже передернуло от того, какое направление приняли мысли внучки. Старуха вскочила с лавки, выхватила у Чарити занавеси, подхватила с кровати остальные и ринулась к дверям. Чарити, не заметившая бабушкиного раздражения, тоже поднялась на ноги.
— Но он такой смуглый, темноволосый. По-моему, он отчасти цыган…
— Этот грубиян скорее отчасти дикий зверь. — Старуха обернулась и поспешно произвела тайные знаки руками, дабы охранить и защитить. — И умеет только одно: натворить под покровом ночи бед.
Лежа один-одинешенек в залитой солнцем спальне, Рейн Остин все утро рассматривал пожелтевшие стены и выцветшие занавеси кровати и размышлял о делах своего торгового предприятия и о разочарованных клиентах, а также высчитывал, сколько невест он упустит, пока будет заживать его рана. Убытки за время его отсутствия могли стать огромными, ибо в такой торговле, как его, многое зависело от его личной напористости. Довольно унылая пища для ума, но он готов был думать о чем угодно, лишь бы отвлечься от мыслей о странном доме, в котором он оказался, и людях, которые приютили его.
Особенно ему не хотелось думать о ней, о ее белокурых волосах, нежных, медового цвета глазах и дивном цвете лица. Боже, какая же у нее была великолепная кожа, такая нежная, прозрачная… совсем как флорентийский мрамор…
Проведя много лет в тропиках и загорев там до черноты, он находил необыкновенно эротичным контраст между бледной женской кожей и своей смуглой. И не успел он вздохнуть, как в его воображении уже встали ее белые, как сливки, плечи, на которые падали локоны золотых волос, и вдруг представилось, как его руки высвобождают ее белые груди из сурового плена простого черного платья. Темное на светлом, его загорелые руки, лежащие на этих бледных округлостях…
Желание побежало в крови, сгустилось в паху, он даже не сразу распознал это ноющее чувство среди множества болей, терзавших нижнюю часть его тела. То, как быстро он возбудился, просто напугало его, тем более что он и в мыслях не имел ничего подобного.
В этот момент дверь отворилась, и Рейн, злой и красный от смущения, юркнул под простыню. Вошедший оказался всего-навсего престарелым дворецким.
