В несколько секунд Отто покончил с веревками. Узы пали. Освобожденный глубоко вздохнул, расправляя могучие руки. Видно было, что и безоружные они могли представлять опасность для неприятеля.
Тем временем выстрелы окончательно пробудили бешенство толпы, ее рев принял еще более грозные, ужасающие размеры. Теперь, когда узник был освобожден, Гельмут не медлил ни минуты больше.
— Пойдемте, Янсен! Наше место внизу! — воскликнул он, стремительно бросаясь из комнаты.
— Там, где расстреливают наших! — докончил Арнульф, так же быстро следуя за ним.
Не успели оставшиеся опомниться, как Гельмут с Янсеном уже исчезли.
Силы престарелой баронессы не выдержали этой сцены; она бессильно упала в кресло.
— Гельмут!.. Ах, Боже, он идет на смерть!
Элеонора бросилась перед бабушкой на колени и, горячо обнимая ее обеими руками, воскликнула:
— Не мешай! Живой или мертвый, но он снова наш.
Во дворе, перед замком, дело действительно приняло серьезный оборот. Ворота, закрытые наспех, уже давно не выдержали нападения, и грозная, бушующая толпа наполнила двор, пытаясь силой ворваться внутрь. Она уже совершила одно нападение, и хоть оно не принесло результата, зато показало датчанам всю серьезность их положения. Думая запугать крестьян, они дали залп, но это лишь окончательно вывело тех из себя. После недолгого замешательства мужики сгрудились еще теснее, намереваясь повторить нападение на главный вход, как вдруг обе двери его широко распахнулись, и на каменных ступеньках появился тот, ради спасения которого происходила битва, — Арнульф Янсен, а рядом с ним — Гельмут фон Мансфельд.
Толпа застыла в немом изумлении, затем бурный, восторженный крик сотряс воздух. Никто не знал, что произошло; никто не понимал связи событий, но перед ними находился их предводитель, которого они хотели вызволить, свободный от своих оков, а молодой хозяин замка, которого привыкли видеть во вражеских рядах, с саблей в руке стоял рядом с освобожденным! Инстинкт подсказал толпе, что он был спасителем.
Отчаянная выходка против ожидания удалась на славу, так как датчане меньше всего ожидали нападения с этой стороны, считая свой тыл в безопасности. Офицеру пришлось разделить своих людей для защиты обоих входов, у главного же подъезда он оставил только одного человека; сам он распоряжался из комнаты нижнего этажа, из окон которой дал приказ открыть огонь. Нападавшие в один миг освоились с положением; Гельмут с удивительным присутствием духа запер дверь комнаты на замок, заложив ее снаружи тяжелым засовом. Обернувшись, он увидел часового уже на земле, пораженного тяжелым кулаком Арнульфа, а его ружье — у Янсена в руках. В несколько минут им удалось окончательно открыть двери, и они тотчас же были окружены ликующей толпой; последняя, словно освобожденный поток, устремилась в замок.
Прежде чем запертым датчанам удалось взломать дверь, им стало ясно, что замок в руках крестьян, и они вынуждены были уступить силе и сдались после небольшого сопротивления…
Все это случилось утром, а теперь день уже приближался к вечеру. Буря не утихала. С лихорадочной поспешностью все старались привести замок в оборонительное положение. После того, что произошло, ничего не оставалось, как защищаться против военного отряда, вызванного наместником на помощь, прибытия которого ожидали с часа на час. Раньше Мансфельд был укреплен и, благодаря своим стенам и рвам, несомненно, мог бы держаться некоторое время, если бы его стали мужественно защищать. Часть крестьянской молодежи добровольно предложила остаться в замке, чтобы усилить ряды защитников.
Господский дом, обычно такой мирный, внезапно принял воинственный вид. Охотничья комната покойного барона лишилась всех своих ружей; все оружие, которое нашлось, было распределено между защитниками, входы закрыты и забаррикадированы, повсюду расставлены часовые. Замок теперь производил впечатление осажденной крепости, да в сущности по всем признакам ему и предстояло выдержать осаду, если бы подошли датчане.
В большом зале первого этажа, выходившем на террасу, барон Мансфельд отдавал приказания оставшимся крестьянам, посылая их в разные места. В этот момент вышел Арнульф Янсен. Остановившись у дверей, он молча смотрел, как его земляки, единственным предводителем которых был до сих пор он, толпились вокруг молодого владельца замка, слушая его приказания. Увидев его, Гельмут быстро обернулся к нему и воскликнул:
— А вот и вы, Арнульф! Вы со двора? Все ли входы под охраной?
Янсен подошел ближе; теперь он был совершенно свободен и видел, что все до последнего дыхания готовы защищать его и его свободу; тем не менее он был мрачен, как ночь, и всем своим видом выражал холодную, почти враждебную отчужденность.
— Все! — ответил он. — Каждый на своем посту.
— Прекрасно! Значит, все необходимое сделано, и нам остается только ждать неприятеля. Отряд из города может прибыть сюда через час; боюсь, что он причинит нам больше хлопот, чем ваши конвойные утром.
Янсен ничего не ответил на это замечание. Привыкнув всегда находиться во главе, он все еще никак не мог понять, что другой, кого он презирал до сих пор как бессильного труса, взялся предводительствовать и при этом оказался на высоте.
— Граф Оденсборг хотел уехать, — кратко промолвил он. — Вы приказали пропустить его?
На лице Гельмута промелькнула тень, но он утвердительно кивнул головой.
— Я не могу и не хочу удерживать его, раз он желает покинуть замок; Хольгер тоже хочет сопровождать его. Конечно, наместник не преминет поднять на нас весь город, но все равно того, что произошло, не скроешь, тем более когда сюда прибудет отправленный против нас отряд. Как вы думаете, когда могут быть здесь немецкие войска?
— Это трудно сказать! Мы знаем только, что они в пути и направляются, должно быть, к городу.
— Все равно, у нас есть надежда на избавление, а до тех пор Мансфельд во что бы то ни стало должен держаться. Не правда ли, Арнульф?
Ни решительность этих слов, ни доверчивое обращение не произвели на Янсена никакого впечатления; его лицо оставалось по-прежнему мрачным.
— Командуйте в замке вы, господин барон, — холодно ответил он. — Мое дело только повиноваться.
Гельмут отвернулся, словно не замечая его тона, и обратился снова к окружавшим его крестьянам:
— Значит, оба господина должны быть пропущены через маленькую калитку, экипаж я им выслал уже к деревне. Пленные датчане останутся здесь, мы не должны увеличивать ряды наших противников. Чтобы они не напали на нас и не сыграли с нами злой шутки, приняты все меры, а мы объединенными силами дружно выдержим вражеский натиск. Ступайте теперь во двор, мы тут же последуем за вами.
