Рафаэль провел рукой по гладким темным волосам и с раздраженным вздохом откинулся на спинку стула. Ему хотелось защитить Джулио. Это рисовальщик и живописец исключительных дарований, но ему всего-навсего восемнадцать. Рафаэль знал, что Джулио Романо, как и всякий художник, очень бережет свои руки, потому что они главный его инструмент. По этой причине ни один серьезный мастер не ввяжется в драку. Выходит, дело снова в Альдо Романо. Рафаэль был в этом уверен. Он познакомился с Романо-старшим четыре года назад, когда согласился взять Джулио в ученики. Альдо был грубым и жадным человеком. Отец и сын составляли яркий контраст: один низкорослый и лысый, другой юный, с гладкой кожей, хорошими манерами, бьющей ключом молодой энергией и почти детской наивностью.
Рафаэль подумал о бесчисленных ночах, которые провел в публичных домах квартала дель Ортаччо в компании своих старших помощников, Джанфранческо Пенни и Джованни да Удине. Джулио ни разу не присоединялся к ним. Даже сейчас, повзрослев, он, работающий с утра до ночи и заслуживший право на отдых, по-прежнему подчинялся деспотической власти отца. Наверное, дело было именно в этом. С чего бы еще Джулио постоянно отказываться от дружеской компании и мужских развлечений?
Мастер отложил перо и потер лицо руками. Он слишком устал, чтобы взваливать на себя новые заботы, но Джулио зависел от него и к тому же стал его другом. Это было важно для Рафаэля. Он поднялся и подошел к мольберту, за которым сидел Джулио, наносивший мазки умбры поверх штрихов, которыми Рафаэль обозначил контуры лица пророка Исайи.
– Пойдем пройдемся, – легко предложил Рафаэль.
Джулио удивленно посмотрел на учителя. Мастер обычно не позволял себе отвлекаться в разгар напряженного рабочего дня, особенно в последнее время. Живые карие глаза Джулио тут же приняли озабоченное выражение. Для паренька, выросшего в неприглядном квартале Бокка делла Верита, потеря места, какое он нашел в мастерской, означала конец всех надежд.
– Я чем-то рассердил вас, учитель?
Рафаэль улыбнулся.
– Мне просто нужен глоток свежего воздуха, и я не отказался бы от компании.
Джулио поставил кисть в высокий стакан, вытер руки. Он с явным нежеланием выполнял просьбу учителя. За дверями мастерской, на Пьяцца Сант-Аполлония, гулял резкий, холодный ветер. Они вышли и направились вдоль низенькой стены небольшого монастыря, принимавшего на попечение сбившихся с пути истинного девиц. Оба были тепло одеты: Рафаэль кутался в плащ из черного бархата с серебряной нитью, плечи Джулио облекала накидка поскромнее, винного бархата, которая завязывалась на шее черной шелковой лентой.
Они прошли мимо окон, где в цветочных ящиках росли клематисы, жимолость и буйная герань, потом миновали большой дом с открытой лоджией. Свернули в узкий переулок, где бегала ватага оборванных и чумазых ребятишек. Рафаэль вынул из-под плаща горсть монет и бросил сорванцам. Встречая ребячьи стайки, он всякий раз отдавал им все, что имел при себе, но потом старался уйти от них как можно быстрее, будто пытался убежать от своего собственного, лишенного тепла и ласки, детства.
– Почему бы тебе не пожить какое-то время у меня? – осторожно и вежливо предложил он, когда они шагали через маленькую древнюю площадь с колодцем посредине и темными аркадами.
Джулио выглядел удивленным.
– Пожить у вас?
Перед ними лежал маленький проулок, терявшийся в бесконечном лабиринте домов, мастерских и лавчонок, в одной из которых продавали яркую майолику. Рядом стояла лавка перчаточника. Рафаэль остановился возле нее, делая вид, что рассматривает выставленный в окне товар.
– Я живу в огромном доме, построенном для того, чтобы поражать воображение гостей, а сам брожу по нему в те редкие часы, когда мне доводится там бывать, и слушаю эхо собственных шагов.
– А как же ваш слуга и горничная? Разве их присутствия вам не достаточно?
– Слуга, Людовико, живет в комнатах наверху и не показывается, если только мне не нужно помочь с одеждой. А синьорина ди Франческо-Гвацци вообще не живет в моем доме. Она готовит и убирает комнаты, а потом возвращается к своей семье в Борго Пио.
– Я… я просто видел столько карандашных портретов этой девушки на вашем столе, что подумал…
– …Подумал, что она моя любовница.
– Ну да. Она действительно очень хороша.
– Хороша. И за пару эскудо дает мне возможность ее рисовать. Но в моей постели Елена никогда не была, – легко соврал он.
То была не совсем ложь, потому что случившееся между ним и Еленой – огромная ошибка – имело место вдали от кровати. Только упоминать о сем он не стал, чтобы защитить честь Елены.
Елена ди Франческо-Гвацци происходила из некогда богатого и знатного римского рода, издавна дружившего с семейством кардинала Биббиены. Расточительность отца Елены привела к тому, что семья постепенно обеднела, приобрела скандальную известность, и в конце концов глава ее покончил жизнь самоубийством.
Кардинал, опасавшийся кривотолков, не мог взять в свой дом молодую незамужнюю женщину, поэтому настоял на том, чтобы ее нанял Рафаэль, к тому времени уже объявивший о помолвке с его племянницей. Его преосвященство рассчитывал, что Рафаэль признает необходимость такого решения и будет вести себя благоразумно. Обязанности Елены были необременительными, поскольку работа этой девушке требовалась только для того, чтобы под видом заработка получать доброхотные пожертвования, призванные спасти ее семью от нищеты.
Рафаэль до сих пор не понимал, зачем год назад позволил втянуть себя в эту игру. С тех пор как была достигнута тайная договоренность, к опасной теме больше не возвращались. Елена несколько раз позировала ему, но между ними никогда не возникало влечения. Впрочем, однажды вечером он пересек черту дозволенного. Отчасти от скуки, отчасти из-за жуткого одиночества, которое настигало его в огромном доме, где он оставался наедине со своими мыслями, сомнениями и страхами.
Однако, чем бы он ни пытался оправдать свою слабость, она была ему отвратительна. Рафаэль сам себя ненавидел. Он был мерзавец – пусть одинокий, но мерзавец.
Он был готов дать Елене денег в возмещение за то, что между ними произошло, но она бы их не приняла. Необходимость встречаться с ней каждый день стала для него не только карой, но и напоминанием о том, что за всякую игру приходится платить. Великий Рафаэль действительно мог получить все, чего бы ни захотел. Но у этого была своя цена…
– Поживи у меня, друг мой, скрась мое одиночество.
Джулио улыбнулся. Синяк под глазом приобрел отвратительный желто-сизый оттенок.
– Но моя семья, учитель…
