улеглась. Вот такая же была и ее дочь Агнесса, которую называли самой красивой девушкой в округе. И это было правдой. Агнесса встряхивала гривой смоляных кудрей и тоже без конца смеялась, все равно над чем. Такое уж свойство молодости — постоянно чувствовать радость и веселье и верить, что так будет всегда.
Но жизнь сурова, бедная вдова с дочерью едва сводили концы с концами. А Агнессе хотелось быть не только красивой, но и богатой. Однако старшие сыновья зажиточных семей, хоть и глазели на нее и норовили обнять на посиделках, но под венец шли с девицами, за которыми в приданое давали корову, мула, теплый плащ из выделанных овечьих шкур и много разной утвари.
Участь жены какого-нибудь бедняка Агнессу не привлекала. Но вот мельник Шарло — дело иное. Он был, конечно, далеко не молод, но силен, а главное — имел достаток. Из всех окрестных деревень съезжались люди молоть зерно на его мельнице, другой поблизости не имелось. Серебряные денье текли полноводным ручьем в карманы Шарло, а уж копить и считать нажитое он умел. Мельник давно овдовел, из детей его остался в живых только Сильвэн, парень недюжинной силы и очень хитрый. Вот уж кому была не выгодна женитьба отца, так это ему. Сильвэн хотел оставаться единственным наследником мельника, тем более, что чуть ли не с детства гнул спину на мельнице, там и спину искривил. Но отец как будто помешался и никаких доводов не слушал.
Ригунта тоже не очень обрадовалась, когда дочь заявила о своем желании стать мельничихой. Совсем другого мужа хотела она для Агнессы, но та стояла на своем. — Я хочу выбиться из нищеты! — твердила она. — Надоело мерзнуть из-за того, что вечно не хватает дров, надоело жить впроголодь! А став женой Шарло, я и тебе помогу.
Ригунта только рукой махнула. Шарло вряд ли позволит молодой жене распоряжаться деньгами. По крайней мере, пока у них не появятся дети.
Детей Агнесса родить не успела, всего несколько месяцев и побыла замужем. Правда, все это время, вопреки ожиданиям Ригунты, старый мельник был добр к молодой жене, не утруждал работой, давал денег на обновки и почти не следил за ее тратами. Даже бисерную головную повязку позволил купить.
Агнесса стала еще красивее, и вскоре после свадьбы во взгляде ее появилось нечто новое, какая-то особенная дерзость. В деревнях кумушки сплетничали, что мельник теперь может долго не протянуть, вымотает его такая молодая жена!
Мельничиха, как и обещала, помогала матери. То бочонок меда пришлет, то штуку полотна, то жирного гуся или утварь какую-нибудь для нее на ярмарке купит. Соседки завидовали, но и недоумевали. Другая бы радовалась, а вдова Ригунта — наоборот, мрачная стала, словно гнетет ее что-то.
Да, это было так. Она говорила дочери, что это грех, добром дело не кончится. Говорила с того дня, когда случайно увидела Агнессу в лесу. С мужчиной. Они предавались любовной страсти, не замечая ничего вокруг, и мужчина этот был вовсе не мельник Шарло.
Но Агнесса и не думала раскаиваться.
— Не могу же я быть всем довольной, когда живу со стариком! — говорила она. — Многие женщины, у кого старые мужья, так поступают. — А Бог? — вопрошала Ригунта, воздевая руки. — Бог добр! — хихикнула Агнесса. — Он все прощает. — Но не оставляет без наказания, если кто согрешит! — возразила вдова. — Так это когда еще! А жить надо сейчас, пока есть молодость! — Но на этого молодого человека я бы никогда не подумала, что он свяжется с мужней женой. Кажется таким суровым! Я думала, что он человек набожный… — Все они набожные, а самим одно только и подавай! Он видит, что здесь я самая красивая, и не боится моего мужа, как другие. — Но все равно Шарло может от кого-нибудь узнать, и тогда убьет тебя. — Никто ему не скажет!
Сколько не просила ее Ригунта одуматься, все было без толку. Она знала, что Агнесса продолжает бегать на встречи со своим любовником, но делала она это так хитро, что муж и не подозревал.
Закончилось все неожиданно и страшно. В тот день, когда из леса ее принесли мертвой. Кто-то нанес ей несколько страшных сквозных ран длинным ножом, каким охотники добивают крупную дичь.
С тех пор Ригунта постоянно болела, хоть была еще и не так стара. Горе подточит самое сильное сердце! Знала: скоро зарастет травой могила ее дочери, ибо некому будет ее навещать. Она не принимала лекарственные настойки, которые привозил добрый священник. Ни к чему ей лечиться, нет смысла жить дольше. Для кого?
Ригунта закрыла глаза. Песня все так же летела над спящим лесом, и она тщетно пыталась расслышать среди множества юных голосов один — голос своей дочери…
Мельник тоже не спал в это время. Это был уже другой мельник, не Шарло. Тот умер вскоре после молодой жены. Уж узнал ли отец про ее шашни или нет, Сильвэн так и не понял. Он знал то же, что и все — Шарло сильно запил с горя и зимой, возвращаясь пьяным из таверны, упал и заснул в сугробе. Нашли его уже мертвым.
Так неожиданно все сложилось по желанию Сильвэна. Ни молодой мачехи, ни отца, и он — единственный наследник и хозяин. Особенно удачно было то, что ему и делать ничего не пришлось. Это редкая удача, подумал он тогда — чтобы и с прибылью, и без греха!
Однако на всякий случай за убийцей следил. На всякий случай.
Кто это рассказывал, что преступника тянет на место, где совершил злодейство? Вроде какой-то странствующий студент в толпе на площади. Да, точно, в Шартре. В тот день собралась толпа на излюбленное зрелище — казнь убийцы. Этот идиот, как говорили люди, после совершенного убийства каждый день околачивался близ места преступления, где в конце концов и был пойман. — А зачем он это делал? — спросил тогда Сильвэн. — Мог ведь смыться подальше за это время… Тогда студент и объяснил, что это часто так бывает. Но не со всеми. Только с теми, у кого есть чувство вины. Тогда оно мучает человека и требует наказания. Признавая свою вину, пусть и негласно, преступник вроде бы сам себя наказывает и надеется на облегчение душевных мук. — Бывают же на свете придурки… — присвистнул Сильвэн.
