Миновали беспокойные месяцы сбора урожая, потом знойные, безжизненные дни сезона шему, и Тейе начала замечать, что способ ведения государственных дел стал несколько отличаться от того, который существовал в дни ее юности. Фараон погрузился в сумеречный мир своих хронических недугов, он больше не выходил во время праздников и не гулял в саду, безучастно заверял некоторые документы, которые недостаточно было скрепить печатью супруги, и устало возвращался к мальчишке, чародеям и нагим танцовщицам. Он постоянно пил, со страстью фаталиста пытаясь забыться, и в свои все более и более редкие визиты Тейе почти всегда видела его опухшим, беспокойным, язык плохо слушался его, речь была бессвязна.
Она проводила большую часть времени в палате внешних сношений, решая дипломатические вопросы, потому что Эриба-Адад умер и хетты с митаннийцами алчно и свирепо засматривались на Ассирию, с опаской оглядываясь на Египет. Они с Эйе подолгу обсуждали письма, которые она адресовала Суппилулиумасу и Тушратте, сочетая завуалированные угрозы со сладкими обещаниями и намеками на военное превосходство Египта. Дипломатия всегда привлекала Тейе. Еще она совершила ежегодное паломничество вверх по реке, до второго порога, за Солеб, и выстояла службу в храме, который построил для нее супруг,[29] увенчанная рогатой короной богини с диском и двойным пером[30] и уреем на лбу. Ее собственное гигантское скульптурное изображение холодно взирало на нее сквозь тонкую голубую завесу фимиама, а жрецы лежали вокруг нее на спинах, похожие на стаю бескрылых белых птиц.
Путешествие на юг, этот ежегодный торжественный ритуал, обычно всегда радовало Тейе, ей доставляло удовольствие засвидетельствовать свое превосходство. Но в этом году изнурительный летний зной, обжигающий каждый нерв, бесконечно утомлял ее, и она вернулась в Малкатту вконец обессиленная.
Уныние жаркого сезона немного развеял один приятный момент: вестник Нефертити объявил о беременности царевны. Аменхотеп учтиво принимал официальные поздравления двора и восхищенные поклоны членов семьи, а Нефертити, очень гордая собой, подолгу сидела, перебирая маленькие подарки, которыми засыпали ее восторженные обитательницы гарема. Фараон предоставил ей своего личного мага, чтобы тот приготовил для нее надлежащие обереги и заклинания, а Тейе дала амулет, приносящий удачу, который носила сама, когда была беременна Аменхотепом.
Но Тейе недолго пребывала в состоянии восторга. В такую жару сильные эмоции быстро утомляли ее. Иногда она посылала за Сменхарой, которого приносили ей воркующие няньки, улыбалась ему, а он тихонько колотил ручонками по ее ожерельям. Но для Тейе материнство не было предметом гордости, она думала, прежде всего, о том времени, когда сын станет взрослым мужчиной, царевичем Египта. Окажется ли он угрозой для своего брата, Аменхотепа? Возможно, у Нефертити родится девочка, тогда, если не появится больше царственных сыновей, она будет подходящей женой для Сменхары. Но если у Нефертити родится мальчик, Сменхара навсегда останется царевичем.
Ходила ли Тейе по залам Малкатты, или сидела на троне, слушая официальные письма и доклады, или возглавляла бесконечные празднества, во время которых пиршественная зала полнилась разноязыкой иноземной речью, перед ее внутренним взором все чаще вставала страна, империя и даже она сама, Тейе, застывшая в ожидании ответа Анубиса. Будто он уже опустил все сердца на чашу священных весов в темной зале, где души умерших предстают перед судом.[31] Пока она не находила никакой видимой причины для своего повторяющегося видения, но, привыкнув за двадцать лет правления всему придавать значение, не гнала его от себя.
Однажды утром, накануне месяца тота, Тейе обдумывала, как проводить новый праздник Опета, если фараон будет не в состоянии принять в нем участие, когда ей доложили о приходе второго пророка Амона. Пиха помогла ей надеть узкое алое платье, и Тейе, немало удивленная визитом, позволила пророку войти. Си-Мут вошел, поклонился, согнувшись почти вдвое, его выбритая голова блестела бусинками пота, а жреческая лента прилипла ко лбу.
– Встань и говори, – сказала она, присев за туалетным столиком. – Но напоминаю тебе, Си-Мут, обычно я не принимаю в опочивальне.
Слуга открыл косметический ящичек, обмакнул кисть в желтую краску и принялся подкрашивать ей щеки.
– Прошу прощения, богиня, я понимаю, что моя новость, возможно, уже известна тебе, но, поскольку ты многие месяцы не бывала в Карнаке, смиренно полагаю, что это не так.
Тейе сидела с закрытыми глазами, пока слуга наносил ей на веки зеленую краску.
– Если бы я сочла, что мое присутствие в Карнаке необходимо, я бы не стала нанимать жреца, чтобы он отправлял там службы от моего имени. В чем дело?
– Вчера царевич Аменхотеп огородил белым шнуром площадку на священной территории для строительства своего нового храма Атона.
Теперь ее висков касалась кисть с черной тушью.
– Я знаю. Аменхотеп долгие месяцы обсуждал: план строительства святилища Атона в Карнаке со своими архитекторами. Это безвредный проект, да и царевич счастлив.
Когда слуга обмакнул кисть в оранжевую хну, она открыла глаза и взяла зеркало. В бронзовой глубине за ее собственным лицом отражалось лицо молодого жреца, искаженное и встревоженное.
– Сегодня утром, императрица, царевна Нефертити совершает такую же церемонию.
– И что с того? Полагаю, ты имеешь в виду приготовления в новом дворце, который выстроен для моего сына на восточном берегу.
Си-Мут глубоко вздохнул.
– Нет, царица, я не это имею в виду.
Тейе еле выдержала момент вынужденного молчания, пока слуга плавно водил кистью по ее сомкнутым губам. Видя, что Си-Муту с трудом удается скрыть беспокойство, она подозрительно сузила глаза и опустила зеркало Слуга начал собирать свои баночки, а парикмахер подступил к ней с черным кудрявым париком. Тейе обернулась к Си-Муту.
– Ты хочешь сказать, что Нефертити закладывает фундамент еще одного храма Атона?
– Да, божественная.
– Оставь меня. И немедленно пришли ко мне Нена.
Си-Мут тут же поклонился и попятился к двери, подняв раскрытые ладони. Парикмахер осторожно закрепил тяжелый парик на густых каштановых локонах Тейе и принялся смазывать его завитки ароматным маслом.
Тейе сидела не шелохнувшись, но мозг ее неистово работал. Когда явился Нен, она поднялась и заговорила, не дав ему даже завершить ритуал почитания.
– Ты обязан держать меня в курсе всех дел, касающихся Карнака. Но, похоже, вместо этого ты проводишь время, лакая вино с моего стола и катаясь по реке на лодке.
