– О, ты согласен – Она почувствовала облегчение, но тут же нахмурилась: – Погоди, а как же мое зеркало?
Данте пожал плечами, как будто никогда этим особенно не интересовался:
– Вместе с другими выигранными мною вещами Мод купит и зеркало для бритья. Бриджи, рубашку, шляпу, бритву, револьвер, рапиру и зеркало.
Мод действительно говорила о семи проигранных партиях в покер.
Глориана была в замешательстве. Он всегда казался полностью поглощенным мыслью о ее зеркале. Хотел иметь именно ее зеркало, которое, как он утверждал, принадлежало какому-то колдуну. А теперь оказывалось, что он будет доволен любым зеркальным осколком, лишь бы было перед чем бриться.
–Я раз и навсегда покончу с этими «thees» и «thous», «-eths» и «-ests», – продолжал Данте, стараясь отвлечь ее от возникших подозрений.
– Это достаточно просто.
– Ха! Какая прекрасная возможность – учиться у тебя. Мне предстоит овладеть многими тонкостями твоего языка.
– Что служило тебе пособием – шекспировские пьесы?
– Нет. – Данте не мог знать о Шекспире, которого в его времена еще на свете не было, и с достоинством продолжил: – У меня всегда хватало ума нанимать специалистов того дела, которому я хочу научиться, и поэтому я нанял человека, стяжавшего славу лучшего учителя английского языка.
– Тебе следовало бы потребовать у него деньги обратно, – заметила Глориана. – Твой английский оставляет желать лучшего.
– Почему ученые не упростили весь английский язык сотни лет назад? – удивился Данте.
Глори не знала, как ответить на этот вопрос.
– А на «-est» оканчиваются только слова, выражающие превосходную степень. Например, самая зеленая трава – the greenest grass или самая быстрая лошадь – the fastest horse.
– Самая красивая женщина – the beautifulest woman? – тихо спросил он.
Ему не нужно было этого говорить – Глори и так поняла, как его грела мысль о том, что она будет его учить Данте склонился над ней. В его бронзовых глазах светилось предвкушение, а четко вырезанные губы раскрылись, словно готовы были говорить и говорить все самые ласковые слова, пока она совсем бы не растаяла.
– Smoothest flatterer – искуснейший из всех льстецов, – парировала Глори. Она отвернулась к окну и, отодвинув в сторону занавеску, стала смотреть на улицу, якобы чрезвычайно заинтересовавшись происходящим снаружи.
Ее усилия сохранить расстояние между ними позорно провалились. Он подошел к ней сзади, и она чувствовала, как его тепло согревает ей спину на расстоянии в несколько дюймов, отделявшем их друг от друга. Когда он заговорил, его губы оказались так близко к ее уху, что ветерок от его дыхания шевелил ее волосы.
– Многие пассажиры вышли погулять, пока стоит поезд. Не хочешь ли… не хочешь ли и ты прогуляться, Глориана?
– Я уже достаточно размялась утром, убирая навоз за лошадьми.
– Если ты боишься овцеводов, то могла бы взять меня под руку.
Казалось, он был полон решимости уговорить ее выйти из вагона. К своему удивлению, она поймала себя на том, что не к месту разоткровенничалась, чего никогда не допустила бы при других обстоятельствах:
– В таких маленьких городках, как этот, люди очень любопытны и всегда глазеют на тех, кто выходит из поезда. Когда я не выступаю, я этого просто не выношу.
– А!.. – Данте не стал добиваться объяснения, почему женщине, зарабатывавшей себе на жизнь выступлениями перед огромными толпами людей, может не нравиться, когда на нее глазеют посторонние. Его сдержанность должна была бы вызвать у нее чувство благодарности, однако вместо этого она привела ее в замешательство. И она пожалела о том, что Мод оставила их наедине.
– Глориана, я благодарю тебя за то, что ты… Я благодарю тебя за уроки. Я часто думаю…
Они стали перебрасываться фразами, и Глори придирчиво исправляла все ошибки Данте, которых он допускал немало.
– Может быть, мне лучше просто молчать? Глори бросила на него через плечо настороженный взгляд, боясь очередной атаки, которую ей все труднее становилось отражать.
Однако она не забыла поправить его ошибку и в этой фразе.
– Может быть, ты и прав, – заметила она, отвечая на его вопрос. – Может быть, нам лучше немного помолчать обоим.
Глори внутренне содрогнулась от своего сварливого тона, который она избрала, чтобы заставить его помолчать. Ведь она сама была виновата в том, что не могла сохранять равновесие в душе, когда с ней говорил Данте.
– Очень хорошо. Я все здесь молча обследую, чтобы не опасаться нападения со стороны мародеров-пастухов в ожидании возвращения Мод.
Он не сделал в этой фразе ни единой ошибки. Ей следовало бы поздравить его, и, не сделав этого, она почувствовала себя неловко.
Соблюдая договоренность о молчании, Данте словно перестал замечать Глориану. Он стал расхаживать по вагону, шарить по всем углам и с подозрением рассматривать все, что попадалось ему на глаза, как будто допускал, что овцеводы могли скрываться за стульями или прятаться в сундуках. Глориана ждала, что он возобновит непринужденный разговор. Нельзя сказать, что он взял ее в плен, но Глори не могла не заметить неосознанного, вкрадчивого изящества и силы, которые исходили от каждого движения молодого человека.
Неожиданно он поднял крышку сундука, в котором находилось ее беспорядочно брошенное нижнее белье, отчего она чуть не провалилась сквозь землю.
– Скажите мне, как это называется, – потребовал Данте. На его вытянутых пальцах висел корсет от мадам Боадечии – один из тех, что поддерживали ее груди навыкате, как два конских каштана, сбрасывающих с себя скорлупу.
– Данте! – Она едва не потеряла дар речи от такого поворота событий.
Он же просто вопросительно поднял бровь, а корсет медленно кружился то в одну, то в другую сторону от слабого движения воздуха.
– О, ради всего святого! – Ей пришлось давать объяснения. – Это то, что я надеваю под костюм. Ниж-нее белье, – добавила она с холодком.
– Нижнее белье? – переспросил Данте, не понимая новых для него слов.
– Да, нижнее белье. – Ее смущение не уменьшилось ни на йоту, когда она увидела, что он все прекрасно понял. – Я не знаю, как эту вещь называют там, откуда ты явился, где бы это ни было, но ты должен был видеть что-то подобное раньше.
– Нижнее белье. – Данте повторял эти слова, не замечая предоставленной ею возможности назвать свою родину.
– Нижнее белье.
Но не могли же они стоять так весь день, повторяя друг другу эти слова – «нижнее белье». Впрочем, может быть, и могли бы, но она сомневалась, что ее скромность выдержит такое испытание. Она попыталась объяснить как можно проще:
– Это то, что женщина носит под своей одеждой.
