Прозвучал еще один гудок. На сей раз его издал пакетбот, который должен был отправиться до Цинциннати с заходом в Падьюку. Глэдни улыбнулся, потом расхохотался во все горло.
Выудив из кармана брюк бриллиантовую булавку, ирландец прикрепил ее к жилету. Он наврал Стивену про свою любимую булавку все, кроме одного. Он и в самом деле отдал ее под залог, но не в банк, а местному ростовщику, и выкупил ее сразу же после того, как выиграл, поставив на лошадь Стивена.
Вытащив билет до Падьюки, штат Кентукки, Глэдни поспешил по набережной к пароходу. Когда Глэдни взошел на палубу, «Майский цветок» со Стивеном на борту уже плыл по Миссисипи, взяв курс на север.
Помахав шляпой вслед удаляющимся огням, Глэдни произнес:
– Я же вас предупреждал, мистер Лайтфут: в любви и на войне все средства хороши.
Ребекка стояла у окна своего номера в отеле Падьюки и смотрела, как на улице идет дождь. Он начался ночью и все еще не прекратился, словно мягкой вуалью накрыв и без того тусклое утро, так что даже сейчас, после восхода солнца, комната была погружена во мрак.
Раздался стук в дверь. Ребекка открыла, и в комнату вошел Генри.
– Скаковую дорожку всю развезло, – сообщил он. – Я только что с улицы. Похоже, скоро распогодится, но такая грязь, что просто ужас.
– Бедный Пэдди Бой, – заметила Ребекка. – Он ненавидит такую погоду.
– А кто ее любит?
– Только не я.
– И не я, девочка, – хмыкнул Хок и, кряхтя, принялся растирать поясницу. – В такую погоду у меня всегда начинает ныть поясница. И тогда я вспоминаю Лондон.
Ненастье обычно настраивало Ребекку на грустный лад.
– Дедушка, – попросила она, глядя в окно, – расскажи мне еще раз про маму и папу, какими они были, до того как поженились.
– Тебе нравится эта история, правда, Бекки? – Хок ласково улыбнулся. – Ладно уж, так и быть, расскажу тебе еще раз. – Взгляд его стал отрешенным, голос – печальным: Хок окунулся в прошлое. – Твою маму звали тогда Генриетта Стэнфорд. Ее отец был владельцем большой табачной плантации, которая располагалась неподалеку от «Дубовой долины» – фермы по разведению чистокровных лошадей, где я работал тренером и жокеем. И ферма, и лошади принадлежали Оуэну Джонсону. – Хок горделиво улыбнулся. – На триста миль в округе не было лошади, которая могла бы обогнать хоть одну из наших лошадей!
– И дедушка Стэнфорд ни разу не выставил ни одну из своих лошадей против тех, что ты тренировал?
– Ни разу! Твой дедушка Стэнфорд считал скачки греховным времяпрепровождением. «Никчемная глупость», – любил говаривать он. Если он случайно узнавал, что Генриетта убегала посмотреть на наших лошадок, он приходил в ярость.
– И тем не менее она постоянно это делала. Должно быть, так же сходила с ума по лошадям, как и я.
– Лошадей-то она любила, спору нет, но прибегала к нам в основном для того, чтобы повидаться с твоим отцом. Барт был в ту пору красивым парнем и таким же отличным наездником, как я. А как он любил хвастаться своим искусством перед твоей мамой! Черт подери! Я мог быть на конюшне или еще где-то и, даже не видя Генриетту, знал, что она рядом, только по тому, как этот парень скакал верхом!
– Расскажи мне о том, как они сбежали, – попросила Ребекка. Она уже бессчетное число раз слышала эту историю, но готова была слушать ее снова и снова. Что может быть лучше в дождливое утро, чем сидеть в уютном кресле и слушать дедушкины рассказы?
– В общем, мистер Стэнфорд считал, что назначение лошадей – перевозить грузы. А использовать их для конных состязаний или в цирке – неимоверная глупость. Он был невысокого мнения о тех, кто тратит время на тренировку лошадей, считая их людьми недалекими. К таковым он относил всех своих соседей, и особенно меня и твоего отца. И когда он обнаружил, что Генриетта проводит время с Бартом и, хуже того, всерьез увлеклась им, он вышел из себя и приказал бедной девочке держаться от конюшни подальше, грозя всеми мыслимыми и немыслимыми карами.
– Но она все равно приходила, – продолжила Ребекка.
– А как же! Приходила регулярно, ускользая из дома, как только представлялась такая возможность, а мы прилагали все усилия, чтобы ее прикрыть. Если видели ее отца или кого-то с его фермы, тотчас же ее предупреждали, и Генриетта быстренько пряталась где-нибудь и пережидала, пока они не уйдут.
– Какие вы молодцы!
– Но мы недооценили Стэнфорда. Он твердо решил положить конец отношениям своей дочери с неподходящим, по его мнению, парнем. Когда он понял, что ничто другое не поможет, он приобрел ферму Джонсона. Оуэн Джонсон с удовольствием продал ферму за хорошую цену. Но Стэнфорд не только приобрел ее, но и распродал всех скаковых лошадей до единой.
– Должно быть, всем вам пришлось нелегко.
– Нужно отдать Стэнфорду должное: он предложил почти каждому, за исключением меня и Барта, работу. Ведь единственное, для чего он купил у Джонсона эту ферму, – это чтобы избавиться от нас.
– И что вы стали делать дальше?
– Как раз в это время в Англии проходили скачки, и полковник Кларк с другими владельцами скаковых лошадей решили отправить кентуккийских рысаков в Англию для участия в соревнованиях. Они надеялись, что англичане заинтересуются чистокровными кентуккийскими скакунами настолько, что захотят их приобрести. А меня наняли, чтобы я сопровождал этих лошадей.
– А как же мама с папой?
– Барт нашел работу на другой ферме по разведению лошадей. При первой же возможности Генриетта убежала к нему, и они поженились.
Ребекка рассмеялась.
– Представляю себе, как разозлился дедушка Стэнфорд!
– Еще как разозлился! Его чуть удар не хватил, но поделать он ничего не мог. Твоя мама была совершеннолетняя, и они с Бартом уже успели пожениться. Единственное, что он мог сделать, чтобы отравить им жизнь, – это заявить, что твоя мама ему больше не дочь.
– Мама никогда не говорила на эту тему, но по некоторым намекам я догадалась, как тяжело она это переживала, – грустно сказала Ребекка. – А почему дедушка Стэнфорд так никогда ее и не простил, как ты считаешь?
– Кто знает, девочка. – Хок нежно обнял Ребекку и притянул к себе. – Он плохо поступил, заставив твою маму так сильно страдать. Я даже считаю, что его поведение ускорило ее кончину. Но, отказавшись от дочери, старый Стэнфорд лишил себя возможности познакомиться с внучкой, что мне лично только на руку. Ты не представляешь, Бекки, какую даешь мне радость и какой покой! День, когда твоя мама привезла тебя в Лондон, оказался счастливейшим в моей жизни.
– Я очень хорошо помню этот день, – задумчиво сказала Ребекка. – Ты жил в Лондоне уже десять лет, так что я тебя никогда не видела. Но когда во время войны папу убили, мама, чувствуя, что умирает, предпочла отправиться через океан, к тебе в Лондон, а не ехать в Луисвилл, до которого было рукой подать и где жил дедушка Стэнфорд. Впрочем, он наверняка бы нас не принял.
