Себастьяну совсем не нравился этот тип. У него было слишком много денег, власти и земель, и он был излишне сильным конкурентом, но Колберт не мог, да и не должен был воевать с ним, поскольку авторитет и связи Хьюстона оказывались полезными для установления наивыгоднейшей продажной цены на произведенный ими товар.
Однако больше всего Хьюстон был ему неприятен теми слухами, что ходили о нем на вечеринках в тесных кругах. Поговаривали, что он был извращенцем, и не только с женщинами. Возможно, Хьюстон получал удовольствие, истязая купленных им юношей, или же тех, кто попал в его руки за карточные долги. Для Ноя Хьюстона не существовало различия полов: женщины или мужчины были для него без разницы, да он и не скрывал этой своей слабости.
— Мне нужно основательно подумать над этим, — ответил Себастьян. — Вам известна причина, по которой я купил этого белого, когда его привезли в Порт-Ройал.
Ной утвердительно кивнул и щелкнул пальцами, чтобы им подали еще один графин холодного лимонада.
— Решайте быстрее, Колберт, не стоит откладывать дело в долгий ящик.
Колберт в упор смотрел на собеседника. Этот важный, статный господин в свои без малого шестьдесят лет оставался весьма привлекательным, как немногие в его возрасте. “Да, он, безусловно, мог бы прельстить любую женщину” — с презрением и завистью подумал Себастьян. Однако, к несчастью немногочисленных порт-ройалских девиц на выданье, Хьюстона интересовала лишь покупка хорошеньких рабынь для своих борделей, да красоток для таверн, если в том была нужда. Множество невольников, не покладая рук, работали в его заведениях подавальщиками, уборщиками или кучерами. Лучших из них он приберегал для собственного дома. И все они, без исключения, силком ли, по доброй ли воле, проходили через его спальню.
Ходил слушок, хотя Колберт и не был уверен, что все было именно так, что несколько месяцев назад Хьюстон запал на здоровенного, крепкого как бык, негра, которого увидел на невольничьем рынке. Он купил его и попытался совратить, как делал это со всеми остальными, потому что совращение — говорил он — составляет часть очарования, другую часть составляют подарки и деньги, но свобода — никогда. Любопытно, но поговаривали, что Хьюстон даже предлагал тому рабу свободу, но тот отказался.
— В самом деле, Хьюстон… Почему Вас так интересует мой раб? — спросил Себастьян. Хьюстон хитро усмехнулся, но промолчал.
Колберт последовал дальше за нитью своих размышлений. Краем уха он слышал разговоры о том, что Хьюстон заставил того черного, как ночь, негра раздеться догола и велел привязать его к телеге, а затем выпорол его и изнасиловал. Покончив с этим, он выхватил пистолет и выстрелил рабу в голову, не придавая значения заоблачной цене, которую он заплатил за столь великолепный образец. Вполне допустима была мысль, что Хьюстон желал купить Мигеля для подобных же целей.
Хьюстон был неглуп и подождал, пока гости не станут чувствовать себя спокойней и вольготней. Как бы то ни было, а его предложение купить испанца немало удивило их.
— Откровенно говоря, дружище Себастьян, — наконец ответил Ной, — мне пришлось не по душе, что на торгах Вы перебили ставку моего управляющего. Если бы я мог прийти на торги, то не оставил бы Вам этого раба. Я заинтересован в его покупке, а кроме того, я слышал, что на Вашей плантации у него возникли кое-какие проблемы.
— Кто Вам это сказал?
— Черномазые болтают, порой, слишком много. Кто-то из Ваших рабов шепнул другому, а тот еще
кому-то, и еще, ну и пошло-поехало, знаете ли… Вот такие вот дела. К тому же, подобные наказания не так часты. Говорят, что Ваш сын, — Ной посмотрел прямо на Эдгара, не приобщая, впрочем, того к разговору, — едва не забил его кнутом до смерти.
Колберт мрачно выругался, недовольный тем, что случившееся в его поместье смогло оказаться у
всех на языке, а пристыженный Хьюстоном Эдгар, в свою очередь, покраснел.
— Я купил этих двух испанцев, чтобы осуществить свою месть.
— Знаю, и не стану утверждать, правильно это было или нет. Я хочу поговорить лишь о делах. Вы –
умный человек. У меня есть свои осведомители, и, насколько мне известно, причиной проблем этого парня является его гордость. Мы с Вами знаем, что рано или поздно он забьет его до смерти или пристрелит, — Хьюстон с намеком снова посмотрел на Эдгара. — Пушечное мясо, что ни говори, и я ничуть не сомневаюсь, что Вы заставляли его расплачиваться за смерть Вашего сына все то время, что он был у Вас.
— Я должен придумать еще что-нибудь для этого ничтожества.
— Колберт, — Хьюстон наклонился вперед, — я предлагаю за него двойную цену, и мне неважно, что
Вы отдадите мне его несколько… попорченным.
— Вы готовы заплатить за него сотню фунтов?
Ной по-свойски хлопнул Колберта по колену, и этот панибратский жест очень не понравился
Себастьяну.
— Дружище, не забывайте, что мой управляющий был на торгах.
Колберт дернулся, но не отступил.
— Те торги — дело прошлое, а теперь у нас иная сделка.
— Подумайте, как следует, Колберт. Вы возвращаете себе капитал в двойном размере, а я получаю
то, что хочу. К тому же… не стану скрывать — мне известно, что мои маленькие шалости уже у всех на языке, так что ваша месть будет полной, если я куплю этого испанца. Полагаю, Вы знаете мои предпочтения…
Себастьян скрыл свое отвращение. Сделка была идеальной, и Колберт знал, что Хьюстон прав:
Эдгар убил одного и едва не прикончил второго. Себастьян не желал терять свои деньги, или разбивать голову сыну, но окончательно принял решение, представив, что предстоит пережить проклятому испанцу в лапах Хьюстона. Колберт протянул руку Ною, соглашаясь на сделку, и тот торопливо ее пожал.
— Через неделю он будет здесь, — уверил Себастьян Хьюстона.
Ной улыбнулся, как сытый, довольный кот, мысленно поздравив себя с тем, что будет хозяином
испанца. У Хьюстона наметились признаки эрекции, едва он подумал об этом. Безусловно, заплаченная им цена имела смысл.
Не имея ни малейшего представления о своей судьбе и о том, что ему уготовили, Мигель старался восстановить силы с единственной целью — отомстить Эдгару Колберту, его отцу и всем тем, в чьих жилах течет их кровь. После наказания его оставили на попечение одной негритянки, которая продолжала вытаскивать его из сущего ада. Много дней Мигель метался в горячечном бреду, находясь между жизнью и смертью и упорно цепляясь за жизнь. Лихорадку вызвала не сама порка, а грязь, впитавшаяся в длинный кнут Эдгара. Две причины заставляли Мигеля жить дальше, не поддаваясь боли и безысходности: внимание, нежность и самоотверженная забота старой рабыни и беспредельная ненависть к Колбертам.
