Сергей Минцлов - Гусарский монастырь

— Я не факельщик, чтобы по похоронам ходить! Вот вы бы прошлись на Лыбедь: оттуда уже спозаранку на весь город вином разит!

Званцев втянул в себя воздух.

— С вашим приходом и здесь что-то нехорошо попахивать стало!…

— Невежа!

Арефий Петрович опять начал насвистывать польку и постукивать палкою. До прихода незнакомки оставалось пять минут. «Зачем сюда явилась эта каланча?» — грызла его в то время любопытная мысль. Выживать соседку тем не менее было необходимо.

— Нет, в самом деле, вы бы сходили куда-нибудь? — снова начал он. — Штучкиных бы, например, проведали: он, говорят, бедный с лестницы упал… поиспестрился немножко!

— Сходите, сходите, посмотрите! — зловеще посоветовала Клавдия Алексеевна.

И тот, и другая уставились друг на друга, точно дети, поспорившие, кто дольше вытерпит и не мигнет глазами.

— Сколько вам годков, милейшая Клавдия Алексеевна? — участливо, точно у больной о ходе болезни, осведомился Званцев. — Штук пятьдесят или больше?

— Ровно втрое меньше, чем вам.

Арефий Петрович с грустным видом покачал головой.

— А вы в беленьком ходите, да еще с цветочками!… Косточки-то вон лезут из вас, в землю просятся; по улице идете — гремят, небось, а вы в декольте… Нехорошо-с!

Клавдия Алексеевна вскипела.

— А вас на салотопенный завод пора отправить: жир из вас, как из свиньи, течет!

Раздался протяжный бой часов: пробило десять.

— Господи, куда мы идем?! — горько проговорил Званцев. — Какие старушки нынче на свиданья стали лазать!

Он поджал пухлые губы и покачал головою.

— Это вы на свиданье пришли! — воскликнула Клавдия Алексеевна.

— А вы почем знаете? — Званцев вдруг насторожился, потом огляделся и, не найдя далеко кругом ни одного живого существа, уставился круглыми глазами на Соловьеву и вдруг залился смехом: его осенила мысль, что автор письма не кто иной, как Клавдия Алексеевна. Его всего затрясло и заколыхало.

— Смотрите, разорвет; еще забрызгаете меня своим салом! — зло процедила сквозь зубы Клавдия Алексеевна, отодвигаясь на самый край.

— Это вы хороши собой? — взвизгнул Званцев, тыкая в направлении ее пальцем.

— Ну, так что же? — вызывающе ответила сна. — Не хуже вас, надеюсь?

— Это вы молоды и неопытны?! Ха-ха-ха! — он закатился на всю площадь. — Владычица Небесная, умру! — Крупные слезы, как град, покатились по его лицу.

— Сумасшедший! — с невыразимым презрением произнесла Соловьева.

— Красавица?!

— Сумасшедший!

— Юная неопытность?!

— Сумасшедший!

Арефий Петрович встал с лавки, вытер платком мокрое от слез лицо, затем снял шляпу, отставил ее на всю длину вытянутой руки и торжественно раскланялся.

— Покорнейше благодарю за доверие, тронут и потрясен, но, извините, не могу! — всхлипывая, проговорил он. — Отказываюсь и от руки и от сердца!

И, нахлобучив шляпу, Званцев удалился, вскинув, как ружье, на плечо палку.

Отойдя шагов двадцать, он остановился и повернулся.

— Неопытная?! — провизжал он опять, тыкая пальцем на оставшуюся на скамейке Клавдию Алексеевну. — Хорошенькая, а?!

Он вскинул вверх обе руки, потряс ими над головой и исчез за углом монастырской стены.

— Осел! — полетело ему вдогонку.

Взволнованная Клавдия Алексеевна взирала на виды Трубежа еще час и затем, расстроенная и огорченная в конец, поспешила к Груниным, известить их о сумасшествии, постигшем на ее глазах Званцева, и показать полученное ею письмо: своего поклонника она считала лицом существующим и неявку его на свидание объясняла присутствием ненавистного Званцева.

В этот вечер зарево занялось над Рязанью и стояло далеко за полночь: во дворе гусарского «монастыря» пылали расставленные на нем смоляные бочки.

Толпившийся вокруг двора люд слышал доносившиеся из раскрытых настежь окон дома музыку, песни, крики и хохот пировавших.

А позднею ночью обыватели в испуге вскакивали с постелей и в одном белье бросались к окнам: среди тишины торжественно и мрачно гремел похоронный марш; под звуки его шествовала озаренная багровым светом факелов длинная вереница носилок с лежавшими на них неподвижными телами: то гусары после «великого боя» разносили по домам убитых в их «монастыре» Бахусом.

Званцев в числе приглашенных в «монастырь» не был, но на приглашения он привык смотреть, как на своего рода предрассудки и побывал бы у гусаров непременно, но его удержали два обстоятельства: во-первых, необходимо было обойти множество домов и показать письмо Клавдии Алексеевны, а во-вторых, таких дней в «монастыре» он несколько опасался: пить много он не мог, а там с замеченным в таком неприличном поведении поступали неделикатно: стреляли над головой его из пистолетов, поливали вином и притом красным, чего Званцев окончательно терпеть не мог, так как был скуповат и костюмы свои берег с особою тщательностью.

Обойти всех знакомых в один день Званцеву не удалось, и он на следующее утро отправился заканчивать визиты.

На Мясницкой улице внимание его привлекло странное зрелище: двое каких-то людей тащили под руки мертво-пьяного негра; за ними с алебардою на плече важно шествовал, ухмыляясь в усы, будочник.

Негров, как достоверно было известно Званцеву, в Рязани не проживало, и он остановился; остановились передохнуть и тащившие.

— Что такое? — с удивлением спросил Званцев, разглядывая пьяного. — Да ведь он выкрашен?!

— Как есть под арапа! Смехи! — хохоча, ответил будочник.

— Кто же это его так отделал? И руки даже выкрашены!

— Не иначе, как господа гусары! — сказал будочник. — Объявление около ихнего «монастыря» на заборе наклеено: в видах, дескать, уменьшения зловредного пьянства, всякий, который, стало быть, лежащий, будет выкрашен под арапа. А одного как есть всего под зебру разделали: полоска черная, полоска белая. Смехи! Домой-то мы его приволокли, жена с матерью бежать с перепугу бросились; пымали мы их, да как признали кто — жена оземь ударилась, выть давай. Краска-то крепкая, сурьезная… — добавил он. — В неделю не смыть! Ну, берись, чего ждать-то? Близко тут!

Шествие тронулось дальше, а Званцев поглядел ему вслед и поспешил своим путем. Проходя мимо театра, он заметил какое-то свеженаклеенное на дверях его большого закрытого подъезда новое объявление.

Званцев перекатился к нему через улицу и прочитал крупно напечатанное следующее.

Шестого сего августа в здании сего театра представлено будет

«СТРЕЛЫ ЛЮБВИ».

Потрясающая трагедия в пяти действиях, сочинения г. ИКС. Главную роль красавицы Эсмеральды исполнит приглашенная всего на несколько представлений Л. Леонидова.