Луиза поблагодарила леди Ирвинг в изысканных выражениях, что всегда нравилось тетушке, а Джулия опустилась на охапку веток, наваленных на полу, и принялась поглаживать длинные пахучие сосновые иголки, такие свежие и приятные на ощупь. Насколько же отличалась атмосфера в особняке Мэтисонов от той, которую создала в своем доме леди Ирвинг!
Чтобы порадовать племянниц, тетя Эстелла превратила одну из комнат в праздничный шатер, потому что знала: в Рождество девочки будут очень скучать по дому и природе, которая окружала их с детства. Вряд ли бедные маленькие племянницы Джеймса в доме леди Мэтисон были окружены в это утро такой же заботой и теплом.
Пока Джулия размышляла об этом, тетя Эстелла потрясла у нее перед носом бусами из нанизанных на нитку орехов и провозгласила:
– Королева украшает на Рождество елку зажженными свечами. Какая глупость! Когда-нибудь, играя с огнем, она спалит полгорода. А ведь у нее есть куда более безобидный обычай – делать ожерелья из миндаля. И я последовала ее примеру. Ешь, моя девочка.
Это предложение пришлось Джулии по нраву. Она взяла бусы и щипцы, которые протянула ей тетя, и стала отщипывать орехи, причем каждый второй – нет, каждый третий – отдавала Луизе.
Леди Ирвинг снова уселась на софу и в задумчивости произнесла:
– А не пригласить ли нам в гости твоего ухажера, Луиза? Мне кажется, он был бы не прочь пообщаться с тобой под ветками омелы.
Луиза зарделась:
– Мы встретимся с ним чуть позже. Леди Мэтисон пригласила меня на рождественский ужин, ты же знаешь.
Значит, Джеймс не приедет к леди Ирвинг. Джулии вдруг стало зябко, и она плотнее запахнула халат.
– Надеюсь, таким образом она решила искупить свою вину?
– Скорее придумала для меня новое испытание в надежде, что ее сын выберет для себя другую невесту, – с тоской в голосе промолвила Луиза.
Леди Ирвинг приподняла брови.
– Ты меня заинтриговала. Захотелось спрятаться в твой ридикюль и тайком побывать на этом ужине.
– А я уверена, что ты прекрасно проведешь время, – заявила Джулия. – У нас здесь праздник пройдет скромно и на десерт подадут сливовый пудинг – это ужасное и, как я узнала, вульгарное блюдо.
Судя по обескураженному выражению лица Луизы, эта шутка не подняла ей настроения. Хоть она еще и не стала женой Джеймса, ей уже пришлось научиться сохранять баланс между интересами его семьи и ее собственной – в частности, общаться с женщиной, которая ее на дух не переносит.
– Если тебе необходимо уехать из дому на Рождество, то поезжай, я пойму тебя, – сказала Джулия. – Джеймс будет рад тебя видеть, а я обещаю оставить кусок пудинга размером с твою улыбку. Только улыбнись прямо сейчас!
Улыбка получилась так себе, и Джулия воскликнула:
– Ну уж нет! Этого недостаточно для большого куска! Давай-ка изобрази широкую улыбку, пусть даже и не очень искреннюю!
Луиза наконец рассмеялась, и Джулия успела сунуть ей в рот миндальный орешек.
– Вот так-то лучше, – заявила леди Ирвинг. – А теперь, когда мы обо всем договорились, начнем этот праздничный день как полагается: вдохнем еще раз поглубже запах вечнозеленых растений и будем собираться в церковь.
Девушки тут же вскочили и поспешили наверх переодеваться к утренней службе.
В доме царила праздничная атмосфера, и за это Джулия была благодарна тетушке, но ее душа разрывалась на части. Пусть сейчас она находилась в доме на Гроувнер-сквер, ее сердце рвалось к маленьким девочкам, запертым в холодном доме Мэтисонов, и к их дяде, полному надежд и планов на будущее. К их дяде особенно…
Глава 13
Леди Ирвинг нанесла серьезный ущерб своему бумажнику
Рождественский вечер прошел спокойно. День подарков[1] Джулия, Луиза и леди Ирвинг провели дома, поскольку графиня, по ее словам, не желала давать чаевые половине Лондона, но на следующий день девушки все же решили выйти в город.
В то утро леди Ирвинг распорядилась подать завтрак ей в комнату и не выходила часов до одиннадцати утра. К тому времени Луиза и Джулия уже успели проснуться, одеться, позавтракать (причем Джулия, воспользовавшись отсутствием тети, позволила себе наесться до отвала, что считалось неприличным для леди) и подготовиться к выходу в город. Девушки, намеревавшиеся прогуляться по Бонд-стрит, в ожидании тетушки целый час прохаживались по холлу, стуча каблучками от нетерпения, и почти не разговаривали друг с другом, что было для них необычно.
Луиза не выглядела расстроенной, но разговаривать с сестрой ей не хотелось. Джулия тоже молчала, однако ее обуревало любопытство: интересно, как прошел позавчерашний вечер, который Луиза провела в доме Мэтисонов? Она все же сумела с собой справиться и решила не докучать сестре, не приставать с расспросами.
– Деревенских жителей видно сразу, – фыркнула леди Ирвинг, увидев, что племянницы уже одеты к выходу и ждут ее. – Вам нужно приучиться вставать с постели не раньше одиннадцати.
Графиня распорядилась, чтобы им подали карету, но Луиза предложила:
– Может, лучше пойдем пешком, тетушка? Мы и так засиделись дома.
– А как же покупки? – возразила графиня. – Мне тоже не хватает свежего воздуха, но если ты думаешь, что я собираюсь ковылять по снегу, нагруженная покупками, то у тебя не все в порядке с головой. – Мгновение подумав, леди Ирвинг продолжила: – Хотя, конечно, мы можем нагрузить покупками Симону. Что ты думаешь по этому поводу, моя дорогая? – обратилась она к горничной, ткнув ее локтем под ребра.
– Я предпочла бы ехать в карете, – произнесла Симона с невозмутимым видом.
Рискуя быть высмеянной тетушкой Эстеллой за вульгарное любопытство, Джулия, прижавшись носом к оконному стеклу кареты, жадно разглядывала улицы Лондона, по которым они проезжали. Колеса экипажей уже успели превратить снег, устлавший ночью дорогу, в грязную слякоть, но крыши домов все еще были оторочены белым пушистым кантом и походили на торт, украшенный взбитыми сливками. Витрины магазинов были уже опустошены охотниками за рождественскими подарками, но зеленые гирлянды призывно покачивались в дверных проемах, заманивая покупателей. Рождество – это время радости и светлых воспоминаний.
Вид празднично украшенного города и новизна впечатлений вытеснили из памяти Луизы и Джулии неприятные воспоминания о неприветливой леди Мэтисон.
Вскоре карета подъехала к элегантному зданию, где располагался магазин мадам Оазо, французской модистки. В отличие от многих других лондонских портних, которые только выдавали себя за уроженок Франции, имитируя акцент, мадам Оазо действительно была француженкой, как уверяла Симона.
