– мудрая женщина словно предвидела такое развитие событий и открыла для племянницы небольшой трастовый фонд, а Уиклифф не возражал, когда дочь заявила о правах на него до достижения совершеннолетия. Наверняка счел свой поступок великой уступкой. И к счастью, он никогда не клеймил дочь публично – светскому обществу сообщили лишь то, что она перебралась в Оксфорд, поскольку упорно стремилась стать синим чулком. По этой причине Люси не избегали в свете, и она даже находила там союзников для своей работы; несомненно, Уиклифф поступил так лишь ради того, чтобы избежать скандала.
Люси тряхнула головой:
– Сегодня я пришла не для того, чтобы вспоминать былые времена.
– Что-то случилось? Твое послание было… э-э… лаконичным.
– Я хотела бы научиться женским премудростям.
Последовало недоуменное молчание.
– Не вполне понимаю…
Люси вздохнула:
– Для того чтобы разрулить текущую ситуацию с Баллентайном и «Лондонским печатным двором», я должна искать союзников везде, где только можно. А Баллентайн постарается представить меня старой ведьмой, которую лучше проигнорировать…
Аннабель подалась вперед:
– Ты действительно посетила его вчера ночью?
Теперь самое главное – не покраснеть.
– Да, – шепотом ответила Люси.
– Рассказывай!
Он прекрасен, как греческий бог, его голова полна грязных мыслей, и он снился мне всю ночь.
Люси закашлялась.
– Как ты сама догадываешься, ничего путного из этого визита не вышло. Учитывая обстоятельства, мы должны сосредоточиться на том, чтобы привлечь сочувствующих, везде, где можно, – а значит, я должна попытаться завоевать определенные симпатии у мужчин, по крайней мере до сентября, когда парламент соберется на сессию.
– Вполне благоразумно, и я бы с радостью помогла, – хмыкнула Аннабель. – Вот только я сама, если ты не забыла, скандальная герцогиня. А до того была скандальным синим чулком. Едва ли я вправе давать советы.
– А разве не ты отхватила себе самого строптивого в стране герцога? Твоя стратегия работает!
– Хм-м. По правде говоря, не было у меня никакой стратегии. Я не заставляла Монтгомери делать ничего такого, чего он не хотел.
Брови Люси поползли вверх:
– Сомневаюсь, чтобы он жаждал вляпаться в скандал.
Аннабель явно развеселилась.
– Послушай меня: я была самой упрямой и самой скрытной личностью, которую герцог когда-либо встречал. И что бы он ни предлагал, я на все отвечала «нет». – Она виновато пожала плечами: – Думаю, если мужчина действительно чего-то хочет, он сделает то, что от него потребуют. Все достаточно просто.
Может, и просто, вот только удручает, что при этом невозможно контролировать его действия.
В желудке у Люси забурчало, и Аннабель озабоченно покосилась на нее:
– Как насчет пообедать?
– Думаю, не помешает, – созналась Люси.
Аннабель вскочила, направилась к ряду колокольчиков на стене и вызвала лакея.
– На Хай-стрит недавно открылся индийский ресторан. А не попробовать ли нам их меню?
– Хм, заинтриговала.
– А потом можно вернуться сюда и посидеть подольше. Будем вместе читать.
– Блестящая идея. Хотя я предпочла бы поработать с корреспонденцией. А затем мне нужно в читальный зал Бодлианской библиотеки, у них есть юридическая литература.
– Как хочешь. Чувствуй себя свободно, – улыбнулась Аннабель.
Люси подозревала, что еще не скоро почувствует себя по-настоящему свободно.
Вечером того же дня
Оксфорд одержал победу над Кембриджем в ежегодном крикетном матче, и по такому случаю таверна «Тёрф» была битком набита ликующими завсегдатаями. Тристану пришлось использовать свои габариты, чтобы сквозь толпу пробиться к стойке. Грязная и сырая таверна вся провоняла пролитыми за сотни лет пивом и мочой. Впрочем, это относилось к любой оксфордской таверне.
«Лагавулин» подали в липком стакане. От пронзительного хохота дрожали стропила. Когда-то в такой атмосфере Тристан наслаждался, чувствуя сопричастность с другими участниками попойки, однако сегодня здесь царили просто шум и показуха. Словно все ощущали себя немного лишними и вопили, заблаговременно приготовившись к драке.
Из самого темного угла зала притаившийся лорд Артур Сеймур, второй сын маркиза Донкастера, наблюдал за Тристаном. Он явно пребывал в дурном настроении и лишь прикидывался, будто весело проводит время с друзьями. Тристан заметил его соломенную курчавую шевелюру, как только вошел в таверну. Ну и пусть. Неутоленная страсть заставляет людей совершать разные нелепые поступки.
Ему ли этого не знать?
Тристан с шумом поставил на стойку стакан виски.
Люси предпочла скрываться. Маленькая трусиха. Сегодня не появилась в лондонском офисе и вечером тоже не искала встречи, хотя бы для того, чтобы устроить очередной разнос. Должно быть, неутоленная страсть заставила мысли вращаться вокруг нее весь день.
– Боже! Вы так прекрасны!
Молодой человек, примерно ровесник Тристана, втиснулся слева.
Высокий, однако пониже его самого. Четко очерченные губы. Длинные, до воротника, кудрявые волосы. Голубые глаза исследовали Тристана, фиксируя черты его лица со свойственной художнику дотошностью.
Тристан наклонился, стараясь говорить как можно тише:
– И вам добрый вечер, сэр.
– Ваше лицо следует увековечить в мраморе и запечатлеть в масле, дабы грядущие поколения могли созерцать его, оплакивая угасшее великолепие минувших дней.
Тристан принялся раскручивать свой почти пустой стакан.
– Я уже слышу этот плач. Вот только слезы вызваны в основном моими недостатками, а не прекрасным лицом.
Молодой человек запрокинул голову и рассмеялся:
– Не скромничайте. Слезы вызывает ваша красота, в то время как легкомыслие, присущее юности, скоро забудут. – Он протянул руку: – Меня зовут Оскар Уайльд.
– Я наслышан о вас, мистер Уайльд. Вы получили Ньюдигейтскую премию за поэму «Равенна» два года назад.
Драматург наклонил голову:
– Я польщен. Любите читать стихи?
– Время от времени.
– Пишете сами? Лорд Баллентайн, если я не ошибаюсь?
– Да. И еще раз да.
Оскар Уайльд пришел в восторг:
– Собрат по перу! Плачу` за следующую выпивку. Бренди!
Он окликнул бармена и в поисках монеты сунул руку во внутренний карман безупречно пошитого пиджака – цвет «полуночный синий», бархатные лацканы и серебряные пуговицы с изображениями павлинов. Тристан и сам бы не отказался от такого.
Он коснулся рукой лацкана, чтобы остановить Оскара, ощутил его ладонь под тканью и удержал ее легким нажатием. Уайльд резко перевел взгляд на Тристана, в голубых глазах блеснуло изумление. Интерес в его взоре разгорался с поразительной скоростью. Тристан торопливо опустил руку. Драматурги… Сорт людей, которые соблюдают условности еще меньше, чем он сам.
– Позвольте, я заплачу. – Он извлек шиллинг из своего кармана и бросил бармену. – Бренди для моего друга. А мне повторить.
Уайльд продолжал рассматривать его из-под полуприкрытых век.
– Что же вы делаете в этом кишащем студентами пабе, когда Лондон готов бросить к ногам все лучшее, что в нем есть? – проворковал он. – А тем более Италия.
Уголок губ поэта дернулся.
Тристан понял, что сейчас делает он сам – «соблазняет ради самого процесса соблазнения», как выразилась Люси.
