И тут Александр поцеловал ее еще раз. Ей хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Мир куда-то провалился, ничего не осталось, кроме тепла его губ, ощущения безопасности и покоя в его сильных объятиях.
Страха не было, думать ни о чем не хотелось. Все ее существо словно растворялось под действием исходившего от Александра жара, его сила вливалась в нее, его губы своим искусным касанием открыли для нее чудеса блаженства.
Он неохотно отодвинулся.
— Я бы с радостью остался здесь, занимаясь этим весь день напролет, но нам пора умыться и ехать, милая.
Умыться…
Джонет даже не заметила, как закрыла глаза, но теперь ей пришлось их открыть. Сладкая истома исчезла, вернулось ощущение ужаса от всего увиденного и совершенного. Но, как ни странно, теперь она могла взглянуть в глаза реальности, принять ее как нечто неизбежное, с чем отныне придется жить.
Александр по-прежнему сохранял неподвижность. Он был всего в нескольких дюймах от нее, и Джонет с трудом подавила желание протянуть руку и коснуться его, продолжить то, что он начал. Он следил за нею, вопросительно выгнув кверху одну бровь.
Она вскинула подбородок, заставив себя за улыбкой скрыть потрясение, произведенное его поцелуем.
— Должна признать, милорд, вы отлично умеете приводить в чувство истеричных женщин. Это входит в курс обучения юных джентльменов наряду с латынью, математикой и географией?
Его глаза заискрились смехом, уголки губ приподнялись в одобрительной улыбке.
— Да, милая, входит, и это был мой любимый предмет. Я упражнялся день и ночь, пока не овладел им в совершенстве.
Казалось бы, его самоуверенность должна была привести ее в бешенство, но вместо этого Джонет едва не прыснула со смеху.
— Наверное, ты трудился в поте лица.
— Можешь не сомневаться, — Александр вскочил на ноги и протянул ей руку, вымазанную грязью и кровью. Впрочем, он весь был перепачкан с ног до головы.
Не в силах сдержать дрожь, Джонет поднялась и осмотрела себя. Облепившая ее тело мокрая сорочка обнажала нежные округлости, под тонкой тканью, ставшей от влаги совсем прозрачной, отчетливо проступали темные круги сосков.
— Господи Иисусе! — ахнула она, торопливо прикрывая грудь руками. — Я забыла, что не одета!
— Здесь никого, кроме меня, нет, милая, — напомнил Александр. — А мы с тобой так далеко зашли, что уже поздновато беспокоиться о приличиях.
— Ну уж не настолько далеко!
— Джонет, там лежат четверо убитых, и мы сами лишь чудом избежали их участи. Я так рад, что ты осталась жива, что мне, по правде говоря, наплевать, одета ты или нет. — Он усмехнулся. — Впрочем, дай мне сосредоточиться, и я проявлю больше внимания.
Сама не веря своим ушам, Джонет услышала собственный смех. Она только что убила человека, ее только что в первый раз поцеловали, и вот она сидит, полураздетая, рядом с Александром и весело смеется. Как это так получается, что в его присутствии она находит смешную сторону даже в самых страшных обстоятельствах и не чувствует себя смущенной?
— Слава Богу, я не из тех пышнотелых созданий, у которых все колышется и выпирает во все стороны.
— Ну да, слава Богу, — Александр вспомнил свою шутку, и его глаза весело блеснули.
Потом он отвернулся и заговорил через плечо:
— Я тебе принесу чистую рубашку. Иди к воде и умойся, если хочешь. Смотри только, не свались в реку. Довольно с нас треволнений на сегодня.
Пошатываясь, девушка пробралась сквозь заросли папоротника. Она старалась не смотреть на оставшееся за спиной поле кровавой битвы. Еще меньше ей хотелось сейчас видеть собственное отражение. К счастью, бежавшая стремительным потоком вода была слишком мутна.
Джонет принялась решительно смывать грязь с рук и плеч, потом побрызгала водой в лицо, стараясь не вспоминать о поцелуе Александра. В конце концов он предназначался лишь для того, чтобы успокоить и утешить ее. Не стоит придавать ему слишком большое значение. И все же женщина не может забыть свой первый поцелуй, а уж поцелуй Александра Хэпберна…
Она нахмурилась, стараясь поточнее определить, что это был за поцелуй. Теплый? Да. Приятный? Конечно. И при этом как-то странно возбуждающий. Насыщающий и в то же время дразнящий. Слово «чувственный» пришло ей на ум, и Джонет решила, что оно как раз подходит. Александр Хэпберн был удивительно чувственным мужчиной. Во всех смыслах этого слова.
Только теперь Джонет впервые в жизни ощутила подлинный смысл того, о чем пыталась поведать ей прямодушная Гвен. О непонятном, непостижимом для нее слиянии мужчины и женщины, когда они становятся единой плотью. Подумав об этом, девушка вновь нахмурилась. Кажется, с Александром она могла бы даже…
Грубая домотканая рубаха упала на бережок у ее ног.
— Неказистая, конечно, но по крайней мере чистая и сухая.
Джонет едва не потеряла равновесия, и Александр подхватил ее под руку.
— Извини, девочка, мне казалось, ты меня слышишь.
Она покраснела, схватила рубашку и начала напяливать ее через голову.
— Я… задумалась.
— Я тоже умоюсь, а потом поедем.
Стоя рядом с нею, он небрежно расшнуровал свою рубаху и принялся ее снимать. Джонет с восхищением уставилась на его великолепный мускулистый торс. Александр без тени стеснения опустился на колени и, глубоко запустив обе руки в воду, стал смывать с себя следы недавней смертельной схватки.
Джонет следила за ним как зачарованная. Никогда раньше ей не приходилось видеть мужчину неодетым. Не чувствуя смущения, девушка онемела от восторга при виде безупречной телесной красоты Александра.
Он полными горстями плескал водой в лицо, она стекала потоками по его шее и спине. Черные волосы намокли и спутались. Капли воды блестели на его могучих плечах и падали, срываясь с черных завитков волос у него на груди.
Джонет ощутила странную тяжесть в низу живота и совершенно необъяснимое стеснение в груди.
Его красивые глаза взглянули на нее с удивлением.
— Что-то не так, милая?
Девушка даже не пыталась ничего скрывать.
— Ты же понимаешь, я никогда раньше ничего подобного не видела.
Он ухмыльнулся.
— Смотри себе на здоровье… Но учти, потом будет моя очередь.
Джонет улыбкой поблагодарила его за шутку. Как всегда, беспечный юмор Александра снял возникшую неловкость.
— Ладно, но, боюсь, мне нечем будет похвастать.
Улыбка не исчезла с губ Александра, но его глаза прищурились и потемнели, в них появилось то самое выражение, что уже и раньше будило у нее в груди странное, щемящее чувство, только теперь оно поселилось где-то ниже и стало еще острее.
