Пенелопу раздражало такое промедление, но ничего не оставалось делать, кроме как подчиниться.
Наконец они добрались до Хай-стрит. Барнаби предоставил Стоуксу высаживать дам, а сам пошел расплачиваться с кучером.
Когда экипаж отъехал, Барнаби повернулся и обнаружил, что Стоукс прощается, сначала с Пенелопой, потом с Гризельдой. Наблюдая, как Стоукс склоняется над рукой Гризельды, как она улыбается ему, как он держит ее пальцы дольше, чем это необходимо, Барнаби впервые додумался задаться вопросом, не было ли у Стоукса скрытых мотивов, когда тот попросил Гризельду Мартин стать его гидом по Ист-Энду.
Так-так…
Присоединившись к компании, он кивнул Стоуксу на прощание.
– Приеду завтра.
– Я поспрашиваю и в управлении, – пообещал тот, – на случай если кто-то знает, где скрываются эти пятеро.
В последний раз поклонившись дамам, он ушел.
Гризельда с тоской посмотрела ему вслед, но тут же опомнилась, улыбнулась Пенелопе и Барнаби и вошла в лавку. Ее ученицы уже собирались уходить.
– Поднимитесь наверх и переоденьтесь, – попросила Гризельда Пенелопу. – Я закрою лавку и приду.
Пенелопа стала подниматься по лестнице. Барнаби предпочел бы подождать внизу, пока Пенелопа переодевается, но ему было не по себе в окружении оборок и бантов. И к тому же он явно отвлекал учениц Гризельды.
– Я подожду в гостиной, – решил он, поднимаясь следом за Пенелопой.
Добравшись до верхней площадки, он обнаружил, что Пенелопа уже скрылась в спальне. Барнаби подошел к окну-фонарю, сунул руки в карманы и стал рассматривать улицу.
Ему было… не по себе. Нет, неправда. Он чувствовал себя в своей тарелке, только вот налет лоска, присущий светскому джентльмену, становился все тоньше. Он не понимал, почему Пенелопа Эшфорд так легко сокрушила всю его защиту, и теперь невозможно было отрицать, что он реагирует на нее и она заставляет его реагировать, как ни одна женщина на свете.
Все это крайне тревожило, выводило из себя и невероятно отвлекало.
Мало того, она просто сводила его с ума.
Гризельда проводила их до выхода и даже придержала дверь. Пенелопа вышла первой. Барнаби низко поклонился:
– До следующей встречи, мисс Мартин.
– Доброй вам ночи, – пожелала девушка.
Они остановились на улице. Барнаби огляделся. Ни одного наемного экипажа. Барнаби озабоченно покачал головой:
– Придется прогуляться до церкви. Там на углу должны быть экипажи.
Пенелопа молча кивнула.
То ли у него это уже успело войти в привычку, то ли повинуясь правилам галантности, но он снова обнял ее за талию.
Пенелопа судорожно втянула в легкие воздух и почти отскочила от него.
– О, ради Бога, прекратите! День закончен. И все маски сброшены.
Застигнутый врасплох Барнаби нахмурился:
– При чем тут, черт побери, маски?
– Не стройте из себя невинного агнца! Вы целый день разыгрывали моего ревнивого возлюбленного! Держали меня за руку и обнимали так, словно вы – мой хозяин. Притворялись, что целуете меня!
– Но у меня не было подобных намерений!
– Каковы же в таком случае были ваши намерения? Что побудило вас весь день вести себя подобным образом?
Несколько секунд они продолжали обмениваться яростными взглядами… прежде чем он вдруг поднял руки, сжал ладонями ее лицо и завладел губами.
Таким был его ответ.
Он не отпускал ее губы, пока она не задохнулась. И продолжал ее целовать, безмолвно изливая бушующее в нем желание.
Это отчаянное, голодное желание терзало его с искусством опытного палача.
Наконец один из поцелуев вышел из-под контроля и пробудил в нем исступление, которого он доселе не испытывал.
Он вторгся языком в нежную пещерку ее рта с азартом разбойника, добравшегося до сокровища.
И она все ему позволила.
Голова Пенелопы не кружилась. Просто все пространство вокруг внезапно исчезло. Впервые в жизни она стала заложницей собственных чувств. Сдалась на их милость.
Его губы продолжали пробовать ее на вкус: жесткие и упругие, властные, требовательные. Посылавшие озноб по ее спине. Его руки держали ее в плену, а он продолжал целовать ее.
И она не сопротивлялась. Потому что жаждала познать больше, отведать больше, почувствовать больше.
Она сама не поняла, когда ее губы раздвинулись, когда его язык наполнил ее рот, когда он предъявил на нее права, обещая темное, жаркое, неизъяснимое наслаждение.
Острые, неизведанные доселе ощущения нахлынули на нее.
Чувственное искушение манило.
Она хотела. Впервые в жизни ощущала желание, туманившее разум. Желание, которое она пыталась, но не могла насытить.
Она хотела… целовать его в ответ, дать ответ, которого желает он. Ублажить и удовлетворить его… нет, и себя тоже. Давать и брать одновременно.
Ее руки лежали на его груди. Повинуясь непонятному импульсу, она сжала его широкие и надежные плечи, погладила шелковистые локоны, обвившиеся вокруг ее пальцев.
Он едва заметно вздрогнул, наклонил голову, и их языки сплелись в жарком танце.
Она снова задрожала и, немного осмелев, ответила нерешительным поцелуем.
Волна страсти поднялась в его душе, охватила его и вылилась в поцелуе, потрясшем ее.
Эта страсть должна была шокировать хорошо воспитанную леди, возбудить в ней инстинкт самосохранения, но Пенелопа окончательно потеряла голову.
И стала целовать его с еще большим пылом, снова и снова лаская его язык своим. Отчаянно стремясь узнать, что будет дальше. Заманивая его в глубину мучительной страсти.
Она не чувствовала, что делает нечто постыдное. Только жар и чистое наслаждение, мощное и ослепительное. Наверное, вот что это такое – чувствовать себя женщиной. С женскими потребностями и желаниями.
Наконец она немного пришла в себя и, охнув, отстранилась. И пораженно уставилась в его глаза.
Глаза, горящие синим светом.
И выражение в этих глазах подсказало ей, что он видел и понимал… слишком многое.
С силой, подогреваемой страхом, она вырвалась из его объятий и повернулась, чтобы уйти.
Он ничего не сказал. Только догнал ее и пошел рядом.
Она ощущала его взгляд, но продолжала упрямо смотреть вперед, высоко подняв голову.
Они добрались до церкви и оказались на людной улице. Барнаби нанял, экипаж. Открыл дверцу, и она поспешила забраться внутрь без его помощи.
Он последовал за ней и захлопнул дверцу.
К ее удивлению и даже раздражению он скорчился на сиденье рядом с ней. Между ними оставалось достаточное расстояние, чтобы она не испытывала тесноты.
Барнаби же пристально смотрел в окно на проплывающие мимо дома, предоставив Пенелопу ее мыслям.
И занятый своими.
