— Джек стал совсем другим с тех пор…
Эйдан прервал его, не обернувшись:
— С тех пор как я с ним расстался, предоставив идти на войну одному.
Колин чуть повысил голос:
— Ты не прав. У тебя есть обязательства в отношении твоей собственности и тех, кто зависит от тебя. Ты проявил бы безответственность, если бы их бросил. Джеку не следовало идти за своим дурнем-кузеном, когда этот идиот отмел все свои обязательства, чтобы поиграть в солдатики!
Эйдан закрыл глаза, чтобы не видеть свое отражение в темном стекле.
— Мы говорили о том, что когда-нибудь вместе станем офицерами нашего собственного полка, но я в глубине души понимал, что никогда не отправлюсь на войну. Я это знал, и Колин это знал, а вот Блейкли был помешан на армии, а Джек всегда держался рядом с ним в любой заварухе и беде.
А беда пришла достаточно быстро. Два молодых аристократа с поддельными патентами. На что они могли надеяться?
— Блейкли с той бойни домой не вернулся, а Джек стал не похож на самого себя, хоть и уцелел.
Это была серая, мрачная тень его друга, который больше никогда не смеялся.
— Тут твоей вины нет, — еще раз повторил Колин.
— Какая убежденность со стороны человека, который мне не друг, — пробормотал Эйдан. Он повернулся и увидел, что Мэдлин с малышкой вышла из комнаты. Пристально посмотрев на Колина, он впервые подумал о том, что и тот мог винить себя в том, что не смог вовремя образумить Джека.
Лицо приятеля превратилось в неподвижную маску.
— Виноват был Блейкли, этот избалованный кретин.
— Я мог бы переубедить Джека, когда у тебя не получилось. Но слишком радовался твоей неудаче — и упустил последнюю возможность поговорить с ним.
Эйдан изумленно заморгал:
— И ты жил с этим три года? Колин, он тебя все равно не услышал бы. Блейкли ехал — и ничто не могло помешать его другу защищать кузена.
Колин хмуро проворчал:
— Тебе следовало бы прострелить этому фанатику Йогу.
Эйдан отрывисто хохотнул:
— Раньше надо было советовать!
Приятель ответил ему мрачной улыбкой.
— Не будь он уже мертв, я сам убил бы его за то, что он вытащил Джека туда, а потом умер у него на руках, предоставив всему свету поздравлять его кузена с «удачей», которая принесла ему в наследство одни долги.
Как можно от этого оправиться?
Эйдан ничего не мог ему на это ответить. Оба устремили взгляды в огонь, но и тот предпочел не вмешиваться в беседу двух аристократов.
В спальне они обе переоделись в ночные сорочки, И Мэдлин устроила Мелоди в середине огромной постели, подложив ей под бочок Горди Еву, сделанную, из шейного платка.
— Хочешь, дядя Колин купит тебе завтра настоящую куклу?
Мелоди утянула Горди Еву под одеяло, разгладив «красный шелк так же, как это только что сделала Мэдлин.
— Зачем она мне? — Однако тут же пересмотрела свой слишком поспешный отказ: — Хочу котенка!
Мэдлин улыбнулась. Лучше не давать обещаний, за исполнением которых она не сможет проследить, раз собирается уехать.
— Обожаю котят. Ты каких любишь больше всего?
— Белых, — решительно ответила Мелоди. — Черных. Рыжих.
— А знаешь, какие нравятся мне? — прошептала Мэдлин, наклоняясь ближе. — Больше всего я люблю беспородных котят, самых простых: с большими ушами, косоглазеньких, с длинными хвостами. Просто прелесть!
Мелоди захлопала в ладоши:
— Хочу такого!
Мэдлин улыбнулась:
— Правильно, мышка. Никогда не отступайся от своих желаний.
Она нагнулась, чтобы поцеловать девочку. Это показалось ей совершенно естественным, но когда она выпрямилась, то увидела, что Мелоди рассматривает ее, сдвинув бровки.
— Мэдди, ты правда моя мама?
Мэдлин прижала руку к солнечному сплетению, где от стыда скрутился тугой узел боли. Неужели ложь никогда не закончится?
— Я… — Она судорожно сглотнула и улыбнулась. — Сегодня я была твоей мамой. Можно, я завтра тоже ею буду?
Мелоди секунду подумала.
— Значит, дядя Эйдан — мой папа.
Мэдлин отвела с бледного личика малышки локон.
— Да, выходит, так.
Ей было непонятно, почему Эйдан не велел Мелоди называть его папой. Может быть, он все еще боится близко подпускать людей к себе — даже собственного ребенка. И это, наверное, тоже ее вина: ведь это она разбила ему сердце!
Малышка опять долго молчала. Что происходит сейчас в головенке этой умненькой мышки? А потом Мелоди улыбнулась, закрыла глаза и еще крепче прижала к себе Горди Еву:
— Ночи, Мэдди.
— Доброй ночи, мышка.
Когда она отставила горящую свечу на безопасное расстояние и ушла из комнаты, Мелоди еще немного выждала, а потом открыла глаза. Потом достала Горди Еву из-под одеяла, чтобы видеть в полумраке ее нарисованное лицо.
— Когда ты вырастешь, то будешь жить в большом доме высоко-высоко, и у тебя будут папа и мама… и еще один папа…
Внезапно встревожившись, Мелоди нахмурилась.
— Не знаю, можно ли иметь двух пап. Кажется, это не положено.
Эйдан остался один в темной гостиной. Уходя, Колин захватил с собой свечу. Что ж, так даже удобнее предаваться размышлениям.
Тихий смех донесся в кабинет из спальни, закрывая дверь которой дразнила. Да, конечно! Она сейчас там, со своим мягким, грудным смехом, женственными изгибами рук и очертаниями бедер, едва заметны под свободными линиями ее платья. Источает аромат цветов и теплой женской плоти, который исходит от каждой клеточки ее тела.
Его воображение… нет, мучительное воспоминание! — овладело им целиком и легло на его ладони теплой тяжестью ее грудей, наполнило его рот солоновато-сладким вкусом ее плоти, охватила его член жарким томлением.
— С вами все в порядке?
Он резко выпрямился в кресле и открыл глаза. Мэдлин стояла в дверях его спальни, освещенная сиянием свечи, оставшейся позади нее. Хотя она была одета совершенно пристойно — в сорочку и халат, но они были из тончайшего полотна и казались сейчас почти прозрачными. Все изгибы, все дивные женственные форумы, которыми когда-то он мог наслаждаться, были окружены ореолом просвечивающейся ткани и золотистого света. И воспоминание о том, что когда-то он подарил ей целый комплект сексуального нижнего белья, только усилило его возбуждение.
Она наклонила голову и нахмурилась, всматриваясь втемную комнату, где он застыл в полной неподвижности скованный отчаянным сердцебиением и мучительной болью в паху.
— Эй… милорд! Мне показалось, что вы стонали.
Еще бы! Ему впору было заорать! Эйдану хотелось вскочить с места и обнять ее, прижать к стене и врываться в ее нежное тело, одновременно вторгаясь в ее рот языком. Ему хотелось сделать с ней все, что он делал прежде, и еще многое! Ему хотелось совершить все непристойные акты, о которых он когда-либо слышал, и еще какие-то, которые он готов был придумать сам!
