Об этих коротких минутах, которые промелькнули будто миг для нее, Анна мечтала с того самого дня, как их руки соприкоснулись в туре экосеза в 1811 году. Порой она видела их во сне. Именно эти самые минуты, когда Андрей кружит ее по зале, освещенной множеством огоньков свечей, а она сжимает в руке шлейф белоснежного платья. И эти глаза она видела в своих грезах. Голубые глаза, полные нежности и любви, от которой даже дыхание перехватывает. Это было так схоже с ее сном: та же зала, тот же блеск позолоты лепнины и дивный аромат цветов, белоснежное подвенечное платье и его глаза…
Анна была бы готова поклясться в тот миг, что взгляни она на наблюдающих за ними гостей, то среди лиц увидела бы до боли знакомые и любимые черты отца и брата. Настолько для нее вдруг создалась иллюзия того самого ночного видения. Но когда она мельком взглянула на лица вокруг, то, разумеется, не было среди них ни Петруши, ни папеньки, радующихся ее счастью. Зато взглядом отчего-то снова зацепилась за одного из шаферов Андрея, в тот момент кланяющегося Софи, которой мать не позволила принять приглашение на valse. Он так знакомо склонил непокрытую голову, щелкнув каблуками, и Анна вдруг ясно услышала шелест летнего дождя в тот же миг. И вспомнила… она вспомнила!
Всего на короткий миг тут же сбилась с шага, выпуская из пальцев шлейф платья, в котором тут же запуталась, наступив на шелковый подол. Попыталась удержать равновесие, выправив шаг, но ненароком задела поврежденное колено Андрея, заставив и его в этот миг нарушить плавный ход танца.
«Падаю!», мелькнула в голове страшная мысль, от которой сжалось горло, затрудняя дыхание. Зала пошла для нее кругом в бешеной круговерти лиц и света. Совсем как тогда, в уже давно позабытый день в послерождественской довоенной Москвы. «Господи! Господи, падаю…!»
«Я падаю… падаю!». Эта мысль билась в голове перепуганной птицей, лишая способности здраво мыслить. И снова, как тогда — боль в коленях и в ладонях, которыми с размаху уперлась в пол при падении, тихое «Ах…», прокатившееся волной по зале. И взгляды. Десятки взглядов. Удивленные, насмешливые, сочувствующие. О, как пережить это снова?! Этот позор, эти шепотки за спиной, эти ухмылки…
И осознанно разжала пальцы, которыми в отчаянной попытке удержаться вцепилась изо всех сил в сукно мундира Андрея. Анна знала, что ему ни за что не выстоять на больной ноге, а падать… падать она готова была одна, не таща его за собой на паркет.
Но случилось все не так, как Анна ожидала. Под едва слышный выдох, невольно сорвавшийся с губ тех, кто видел, как опасно качнулись в вальсе молодые супруги, как сбились с шага, Андрею все же удалось не только самому остаться на паркете, но и удержать ее, не позволив ей упасть. На них тут же натолкнулась следующая пара, шедшая подле в туре танца, и Андрей подобрал выскользнувший из пальцев Анны длинный шлейф, вложил в ее ладонь, заставляя покрепче ухватить ткань, и, сжав чуть сильнее рукой стан Анны, сделал шаг назад, вынуждая ее продолжить вальс.
«…Она не выезжала никуда и никого не принимала уже тут, в Милорадово, где-то полгода. Год не могла танцевать, боялась», голос Петра, казалось, прозвучал в голове, перекрывая звуки музыки в первые мгновения после этого досадного происшествия. Именно по этой причине Андрей силой удержал ее при себе, не дал уйти, желание о чем так явственно угадывалось по ее облику. Поникшая голова, опущенные плечи и взгляд, который она так тут же опустила вниз, боясь взглянуть на него. И на всех, кто сейчас неотрывно следил за ними, снова заскользившими по паркету.
О, Боже мой, каков он! Анна не могла поверить в то, что происходило и нынче, и после танца в зале. Она с трудом сдерживала слезы все это время, не в силах отвести взгляда от его лица. Читая по его глазам и ту боль, которая нещадно терзала его тело, и ту, что мучила его самолюбие, уязвленное в эти минуты игры, которую искусно повел Андрей, уводя ее с паркета после последних звуков вальса.
Ему было невыносимо больно первые мгновения, когда он снова повел ее в вальсе по зале. Анна заметила это, неожиданно подняв взгляд от ровного ряда пуговиц его мундира на его лицо. Андрей не успел тогда спрятать свои истинные эмоции за мимолетным движением ресниц, и Анна увидела, насколько ему тяжело вести ее сейчас по зале. И она была виновна в том. Анна помнила, как ударила его, споткнувшись о подол, по тому самому колену.
Но Андрей только улыбнулся ей и подмигнул, пытаясь хоть как-то вернуть румянец на ее щеки и хотя бы легкую тень улыбки на ее губы. А Анна только смотрела в его глаза, чувствуя, как разрывает изнутри ее сердце любовь к этому мужчине. И потом едва не сдержала слез, когда он, ведший ее ровным и плавным шагом в valse, вдруг захромал так отчаянно и так явно, уводя ее с паркета.
— Обопрись на мою руку, — прошептала Анна, пытаясь удержать теперь его самого, чтобы хоть как-то облегчить его муки. А он только подмигнул снова в ответ на ее реплику и прошептал тихо, чтобы услышала только она:
— Поверь мне, все не настолько худо ныне… просто доверься мне…
И только, когда они обходили залу по периметру, возвращаясь к своим родным в другой стороне и обмениваясь по пути любезными репликами с гостями, Анна поняла его замысел. Все косились на его хромоту, а после, прикрываясь веерами, склоняясь к собеседникам, украдкой обменивались шепотками, шлейфом идущими следом за молодыми. Но говорили не о ней, оступившейся и едва не уронившей их пару на паркет. Говорили о нем, хромом калеке, который самодовольно повел свою молодую жену танцевать вопреки bon ton [697] и едва не сделавшей ее сызнова предметом для разговоров.
— Андрей, — попыталась Анна остановить эту искусную игру, сжимая его локоть. Страдая вместе с ним в эти минуты, когда кто-то на него смотрел с неприкрытой жалостью в глазах. Но он только улыбался ей и вел ее дальше, хромая старательно.
Когда им оставалось всего несколько шагов до кресел, которые занимала Алевтина Афанасьевна со своими собеседницами, к ним навстречу шагнула Софи, обеспокоенная донельзя увиденным и хромотой брата, такой несвойственной ему до того момента.
— O mon Dieu, Andre! Что с вами? — она хотела взять брата за руку, чтобы поддержать, но шагнувший следом за ней Кузаков, заметив нечто мелькнувшее в глазах Андрея, придержал за локоть, не давая завершить этот жест.
— Не тревожьтесь, ma chere, со мной ничего худого стряслось, — поспешил заверить сестру Андрей. И тут же из-за спины Софи донесся голос Алевтины Афанасьевны, отчетливо слышный в минутной паузе между танцами, пока музыканты сделали перерыв.
