Было несколько минут после полуночи, когда Билли легла спать в последнем стойле, слева от десятого по счету, предварительно упаковав свои скудные пожитки вскоре после ужина, готовясь к завтрашнему отбытию из Лейквью, которое должно было произойти еще до рассвета.
Она спала, но только урывками — ее разум был полон множеством мыслей, одна тягостнее другой. Многие из этих мыслей были связаны с нежеланием уйти навсегда из жизни Флетчера Белдена, и, если кто-нибудь пригляделся бы к ней в эту минуту, он мог бы легко разглядеть следы слез, высыхающих на ее лице.
То ли ее сон был таким беспокойным, то ли причина была в неловкости полуночного гостя, перевернувшего дубовую кадку рядом с дверью конюшни, но Билли была уже достаточно проснувшейся, чтобы услышать скорбный, стонущий мужской голос:
— Розали, Розали, где же ты, Розали?
Кровь застыла у нее в жилах — Билли села, вцепившись в тонкое шерстяное одеяло.
— Кто здесь?
Через мгновение светловолосая голова Флетчера Белдена показалась из-за края стойла; его волосы по-мальчишески были растрепаны на лбу, его, обычно ясные, глаза были мутными от выпивки, а на его обычно безупречно ухоженном теле не было ничего, кроме сапог, бриджей и белой развевающейся, наполовину застегнутой рубашки. Он выглядел в своем роде изумительно, и Билли желала возненавидеть его.
— Это неудавшийся опекун, Билли, мой мальчик. А кто, ты думал, это, Дед Мороз?
Билли справилась с порывом подняться принять опадающее тело Флетчера в свои руки, давая успокоение его, очевидно, измученной душе, вместо этого сконцентрировалась на графине с бренди в его руке и исходящем от Флетчера перегаре.
— Вы пьяны, — заметила она, впрочем, безо всякой на то необходимости, потому что Флетчер, не ослабляя смертельной хватки за стенку стойла, стал в этот момент медленно опускаться в солому на свои колени.
— Пьян? Я? — возразил Флетчер высокомерно, поднимая голову в попытке сфокусировать взгляд на Билли. — Как ты смеешь, любезный? Я не пьян. Я в отличном построении…
— Вы хотели сказать, «в отличном настроении», сэр, — печально поправила его Билли, не в силах сопротивляться стремлению помочь принять человеку более удобное положение, прислонив его спиной к стене конюшни и вытянув вперед его длинные ноги.
Свесив голову и посмотрев на Билли, Флетчер проказливо осклабился:
— Это я так сказал? Не обращай внимания, это неважно. Что ты здесь делаешь, Билли?
— Я сплю здесь, если вы помните, — сообщила она ему, осторожно освобождая хрустальный графин от безвольных пальцев Флетчера, а затем присела рядом с ним. — Вопрос в том, что вы здесь делаете. Если вы пришли, чтобы выплеснуть то, что переполняет вас сейчас, на безопасном от твоих драгоценных ковров состоянии, то это плохая идея. Здесь и так отвратительно пахнет.
Флетчер положил голову на плечо Билли, от чего она едва не упала.
— Нет-нет, я не для этого пришел, — сказал он тихо. — Хотя у меня есть причина, да. Из тебя получается прекрасная подушка, Билли, ты знаешь? Ты очень мягкий для парня, очень-очень мягкий.
Сердце Билли подпрыгнуло при этих словах Флетчера, и она принялась толкать его до тех пор, пока он не оказался сидящим прямо.
— Пойду позову Хеджа, и мы отнесем вас обратно в дом, — сказала она, пытаясь подняться.
Правая рука Флетчера вытянулась, чтобы грубо остановить Билли.
— Не покидай меня, Билли. — Это была почти мольба. — Я обещаю тебе, я не опозорюсь. Это был пьяный разговор, но теперь я в порядке. И я даже помню, зачем я пришел. Я хочу извиниться за то, что отшлепал тебя. Это было ошибкой, я был не прав. Я не твой опекун. Я вообще не гожусь быть чьим-либо опекуном.
— Кто хочет, чтобы вы были опекуном? — спросила Билли, вспоминая фразу, которую произнес Флетчер, когда он только вошел в конюшню.
Широко разведя руки, Флетчер воскликнул:
— А кто не хочет? Сначала мой отец доверил мне мою дорогую Арабеллу, чтобы я заботился о ней. Потом Кристина Денхам использовала меня как своего ангела-хранителя, чтобы я образумил ее возлюбленного. Но мне этого было недостаточно, я возомнил себя опекуном — нет, добрым самаритянином по отношению к юному джентльмену, который был сам по себе. Это ты, конечно, — пояснил он мимоходом, дав Билли легкий тычок в живот. — Но теперь, теперь все обернулось хуже некуда, спасибо Уильяму Дарли.
Билли едва сдерживала переполняющее ее желание разрыдаться:
— Уильям Дарли? Это не тот друг, о котором вы рассказывали вчера? Тот, что погиб?
Флетчер кивнул и потянулся за графином:
— Он оставил мне сестру — Розали. Милое имя, не правда ли? Розали Дарли. Тот, кто пишет поэмы, должен писать о Розали Дарли. Я не пишу, даже здесь, в Озерном крае, где каждый, и брат каждого тоже, пишет поэмы. Маленькая сестренка Уильяма. Но я не знал. Я никогда ее не видел. И теперь она сбежала, Бог знает куда, и все оттого, что я не знал! Я не смотрел. Как с Арабеллой. — Он откинул голову и посмотрел невидящим взглядом в потолок. — Где же ты, Розали? — спросил он у широких некрашеных досок.
Билли знала, о чем ведет речь Флетчер, и ее сердце сжалось от сочувствия. Она слышала историю об Арабелле, его младшей сестре, о том, как она влюбилась во французского военнопленного, забеременела и покончила с собой, вместо того чтобы рассказать брату о своем позоре. Ясно, что Флетчер винил себя, хотя, с точки зрения Билли, он не мог знать, чем занимается его сестра.
В конце концов, она же не развлекала своего француза в доме? И потом, нет существа хитрее и коварнее женщины — разве она тому не доказательство? Ни один мужчина не может отвечать за то, что у женщины на уме, причем если она хочет это скрыть.
Кристина Денхам оставалась загадкой. Билли слышала ее имя, или думала, что слышала, и оно звенело предупреждающим колоколом в ее голове. Но последние откровения Флетчера по поводу «опекунства» — его попытка наставить своего конюха на путь истинный — были определенно удручающими, за что Билли чувствовала себя полностью виноватой.
Голова Флетчера опять стала падать на ее плечо, и на этот раз Билли не возражала.
— Вы хотите сказать, что не знали, что Уильям Дарли хотел назначить вас опекуном своей сестры Розали, так, кажется, ее звали? А как вы все-таки узнали обо всем?
— Письмо, — промычал Флетчер в ее плечо. — Бэк нашел письмо. Два письма. Миссис Билль написала второе. Ужасная женщина предлагала награду. Очень ограниченная. Розали пропала. Я вновь потерпел неудачу.
Билли кусала сустав пальца, пытаясь соображать, даже в тот момент, когда она тихо обрадовалась тому, что Флетчер вовсе не собирался не выполнять завещание Уильяма. Могло ли бы это сработать? Смогла бы она снова обмануть его?
