он. – В тот день все норны и дисы меня расцеловали, как любимого сына! Тот лосось выбросил два, а я – четыре, и вот мой выигрыш! За эту вещь мне обещали заплатить сотню серебром, да здесь только сам ларец стоит половину того! Что же там внутри!»
«Что там внутри?» – спросила изумленная Снефрид; пожалуй, ни разу ей не приходилось еще видеть такой дорогой и искусно сделанной вещи. Это ларец подошел бы королеве, чтобы хранить в нем самые дорогие уборы.
«Я не знаю! – честно сказал Ульвар. – Тот человек, Хаки, мне не сказал».
«Хаки?»
«Да, его зовут Хаки, а прозвище Тюленьи Яйца. Такое не забудешь. Он сказал только, что здесь заперто величайшее сокровище Северных Стран и оно приносит удачу. Я выиграл величайшую удачу, и теперь увидишь, как хорошо пойдут все наши дела! Вот только ключа нет. Он остался у другого человека, но если тот придет, ему тоже нужно отдать».
«Но как мы узнаем, тот ли это ключ?»
«Он какой-то особенный, и сразу будет видно, что именно этот ключ подходит».
Обманулся ли Ульвар в своих надеждах? На первый взгляд – да. Все их неприятности Хравнхильд перечислила верно. Но… у малых волн мудрости мало. Корабль, на котором Ульвар должен был ехать с дорогим товаром с Готланда в Хедебю, был ограблен викингами. Все плывшие на нем люди попали в плен, и вот только один из них два года спустя был замечен – у кого-то в рабстве. Окажись Ульвар на том корабле – он мог бы погибнуть или стать рабом. И товар все равно пропал бы. А так он жив и на свободе, с надеждой поправить свои дела. Так если она сейчас возьмет и отдаст ларец Хравнхильд – не погубит ли она тем удачу Ульвара в тех далеких краях, где он сейчас? Да и свою тоже – ведь им ничего не грозит, пока Фроди и Кальв не нашли свидетелей проигрыша товара. Пока удача в ее руках – они никого не найдут, и все их угрозы останутся словами…
– Я не могу… отдать тебе ларец, – наконец произнесла Снефрид, не глядя на тетку. – Я не знаю… где он. Куда Ульвар его спрятал.
– Ты лжешь! – гневно воскликнула Хравнхильд. – В жизни не поверю, чтобы этот простофиля не похвастался перед тобой, чтобы ты не знала, где он держал такую вещь!
Снефрид вместо ответа лишь повела плечом.
– Фридо, не глупи! – настойчиво продолжала Хравнхильд. – Тебе не по силам владеть такой вещью! Не по силам! Ты как ребенок, что взялся поиграть мечом – невзначай сама себя зарежешь насмерть, не успеешь и понять как! Отдай его мне, и все еще наладится! Я спрошу у дис, как нам быть с ним, как обратить его силу себе во благо. Тебе и твоему мужу от этого будет только лучше. Держать это у себя для тебя опасно! Даже и потому, что за ним может прийти кто-то еще! Пусть лучше он явится ко мне, чем к тебе! И подумай о деньгах. Ты выплатишь долг, восстановишь честь, обретешь покой, ничего не потеряв из своего. Нужно быть глупой, как курица, чтобы отказаться от такой возможности!
– Пусть дисы расскажут тебе, где этот ларец, – тихо, со скрытой обидой ответила Снефрид.
– Так-то ты любишь своего мужа! Не хочешь помочь ему восстановить свою честь и вернуться домой, когда все это у тебя в руках!
– Не учи меня, как любить мужа! – Теперь Снефрид по-настоящему рассердилась и встала. – Что ты знаешь о любви? Ты никогда не была замужем, даже не собиралась! Ты знаешь только своих берсерков – этих бешеных мужиков, но я даже думать не хочу, что за любовь у вас с ними случалась!
– Да уж где тебе, глупая девчонка! – Хравнхильд тоже встала, ее голубые глаза засверкали. – Для такой любви нужна смелость и разум, а не куриные мозги и козье упрямство! Пока не поздно, послушай меня! Я предлагаю тебе спасение! Иначе ты пожалеешь о своем упрямстве! Пока ларец у тебя, не увидишь ты ни мира, ни покоя! Скоро тебе придется бежать из дома, и ты будешь бежать, не имея времени присесть, как лист на ветру, пока не достигнешь того места, где ключ подойдет к замку!
Произнеся эти слова, Хравнхильд вдруг сама вытаращила глаза и прижала пальцы ко рту. На лице ее мелькнул испуг и недоумение – кажется, она вовсе не собиралась этого говорить.
– Вот как? – Снефрид широко раскрыла глаза.
Это уже было похоже не то на проклятье, не то на пророчество, и у нее похолодело внутри от мысли, что в эти мгновения она навлекла на себя гнев не только тетки, но и тех сил, что стоят за нею.
– Где же это будет?
– На самом краю света, на границе Утгарда, – тихо выговорила Хравнхильд, напряженно вслушиваясь во что-то глубоко внутри своего разума.
Они помолчали, переводя дух. Потрясенная Снефрид не смела даже спросить, что означает это пророчество.
– Мне пора, – сказала Снефрид в надежде, что когда она выйдет из этого дома, все пугающие тайны останутся позади.
– Обожди, – Хравнхильд постаралась взять себя в руки. – Уже темнеет.
– Ничего. Дорога не опасна, я успею до ночи.
Снефрид надела шубу как следует и вышла, чтобы оседлать Ласточку. Уже и правда темнело, но ей не хотелось оставаться рядом с теткой. Ее слишком потрясло услышанное, и она боялась, что поддастся соблазну разом отделаться от всего – от чужих тайн и своих долгов, – отдав тетке ларец. Ей хотелось обдумать это все в тишине и одиночестве. Может быть, посоветоваться с отцом…
Хравнхильд вышла из дома, чтобы посмотреть, как Снефрид подводит Ласточку к большому камню у ограды – сейчас он едва виднелся из-под снега – и садится в седло. Но не сказала больше ни слова. Отъехав, Снефрид обернулась – тетка так и стояла у двери, глядя ей вслед. И никогда еще она не казалась Снефрид так сильно похожей на норну у девяти корней мира.
* * *
Через несколько дней, когда снег почти растаял, Хравнхильд стояла над ямой глубиной в два локтя, вырытой на опушке ельника, на самом краю родового погребального поля. Может, бабки и деды будут не слишком рады соседству чужака, но Хравнхильд полагалась на то, что Хравн не позволит тому бесчинствовать. Кари, кряхтя и ворча, вырыл эту яму, а потом они вдвоем, сделав из жердей волокушу, приволокли сюда тело гостя из метели. Завернутое в коровью шкуру и обвязанное веревкой, оно уже покоилось
