Коннор вышел на крышу. Его тут же обдало холодом. В воздухе все еще клубился туман. Здесь, на самом верху центральной башни, когда-то прохаживались часовые, а теперь сохранилась лишь обшарпанная площадка, кое-где обнесенная заграждением. Коннор направился к своему излюбленному месту. В углу обветитлой стены образовалось маленькое караульное помещение. Этот закуток служил отличным убежищем, а разрушенная наружная стена превращала его в прекрасный наблюдательный пост.
И днем, и при ярком свете луны на многие мили вперед отсюда великолепно просматривались долина и холмы. Поросшие вереском пригорки, длинные ленты стекавшихся в долину ручьев, травянистые склоны, прорезанные тропами гуртовщиков, узкие голубые озера в дальнем конце вытянутой долины и белые точки пасущихся овец – все это было видно как на ладони. Коннор смог разглядеть даже замок Данкрифф – башню из золотистого камня на зеленом холме.
С самой северной части долины река тихо катила свои воды в ущелье между двумя холмами. А при ясной погоде Коннор даже видел отсюда земли Киннолла, находящиеся за перевалом. Сама долина, носившая название Карран, принадлежала Данкриффу, а земли Киннолла, доставшиеся одному из предков Макферсона в дар от главы его клана и принадлежавшие Коннору по праву, лежали по другую сторону долины.
Сейчас долина была окутана туманом, словно дымящаяся чаша, но днем, когда солнечные лучи разгоняли мглу, разглядеть дорогу не составляло труда.
Солдаты генерала Уэйда проложили прямую дорогу через Глен-Карран. Она шла по вересковой пустоши вдоль тропы гуртовщиков за замком Данкрифф. В последние месяцы люди Уэйда тянули военную дорогу дальше, через ущелье к югу, параллельно реке.
Коннор и его друзья-горцы делали все возможное, чтобы помешать строительству. Макферсон давно для себя решил, что пока он жив, английским солдатам придется несладко на шотландской земле.
Но на этот раз он пришел в свое убежище отнюдь не затем, чтобы следить за прокладкой дороги. Коннору хотелось освободить свои мысли и сердце от туманной мглы и дурмана минувшей ночи.
Он придвинул к себе плоский деревянный футляр, щелкнул медными замками и откинул крышку, затем бережно развернул голубую бархатную ткань и достал сверкающую лаком скрипку. Взяв в руки смычок, он подтянул туже конский волос, настроил инструмент и начал играть.
Первый звук еще дрожал в холодном ночном воздухе, а ему уже вторили другие. Гибкие пальцы Коннора и смычок касались струн, рождая мелодию, а чуткая скрипка подхватывала ее. Этот великолепный инструмент, сделанный прославленным скрипичным мастером из Эдинбурга, обладал глубоким и чистым звуком. Много лет назад, еще будучи ребенком, Коннор получил эту скрипку в подарок от родителей. Тогда его окружала любящая семья, и у родителей имелось достаточно средств, чтобы осыпать сына дорогими подарками и пестовать его талант.
Печальная элегия, которую играл Коннор, напоминала волнующий плач. Возносившиеся к ночному небу звуки несли с собой отчаяние и утешение, ярость боли и исцеляющую нежность. Левая кисть скрипача легко порхала над грифом, а правая, сжимавшая смычок, двигалась задумчиво и рассеянно. Коннор так хорошо знал мелодию, что играл свободно, без малейшего усилия. Горестная песнь лилась в тишине ночи, и Коннор почувствовал, как тревожные мысли покидают его, а на смену им приходит покой. Он закрыл глаза, отдавая себя во •власть очищающему волшебству музыки.
Жалобный шепот призрака прервал ее сон. Софи открыла глаза. Она лежала в огромной постели, свернувшись калачиком. Что это было? Девушка прислушивалась к странным, таинственным звукам, но теперь ее окружала лишь тишина. «Должно быть, это всего лишь отголоски сна», – решила Софи.
Она осторожно перевернулась и тихо застонала. Голова раскалывалась, каждое движение доставляло мучения. Прошло еще мгновение, прежде чем она осознала, что лежит в постели одна. Коннор Макферсон исчез.
Софи даже не была уверена, что он провел ночь рядом с ней. В голове ее теснились обрывки воспоминаний. Виски, любовные объятия, абсолютное изнеможение и глубокий, крепкий сон.
О Господи! Она ведь даже толком не знает, что произошло этой ночью! В памяти всплывали одни расплывчатые пятна. Софи вспомнила поцелуи и ласки Коннора, прикосновения его губ и рук. Ее залила краска стыда. О Боже! Неожиданно она явственно ощутила, как ее пальцы касались мощной, твердой плоти…
Она испуганно ахнула, быстро села на постели, но тут же вздрогнула от боли. Голова трещала, желудок сводило судорогой. Софи застонала и закрыла лицо ладонями. Ее золотистые кудри висели спутанными прядями.
Что случилось сегодня ночью? Что она позволила сделать с собой этому горцу? Софи почти ничего не помнила, но в то же время мысль о прошедшей ночи переполняла ее блаженством. Произошло нечто чудесное, необыкновенное. В этом Софи была уверена, хотя подробности и ускользнули от нее.
Движения причиняли боль. Спина и ноги одеревенели после долгих часов блуждания по дорогам и карабканья по холмам минувшей ночью. К тому же в самых сокровенных местах тело слегка саднило. Софи не была девственницей, но после первого любовного опыта, принесшего ей сплошное разочарование, прошло немало лет. Хорошо, что она успела позабыть испытанное и пережитое тогда.
А теперь Софи отчаянно хотелось узнать, как прошла ее первая брачная ночь с Коннором Макферсоном. Она понимала, что произошло нечто значительное, и чувствовала себя едва ли не обманутой. Но если Софи и переживала разочарование, то совсем другого рода.
Девушка уткнулась лицом в ладони и замерла. Она снова ощутила тепло объятий Коннора, нежность его поцелуев, вспомнила его волнующие прикосновения. Но остальное таяло и исчезало, словно сон.
Тело подсказывало ей, что их близость с Коннором была полной, вдобавок под одеялом Софи лежала обнаженной. Девушка была уверена: события этой ночи не приснились ей. Ее кольнуло чувство вины, вспомнились наставления монахинь, но девушка тут же отмахнулась от них. В глубине души она всегда верила: в том, что может произойти между мужчиной и женщиной, нет ничего постыдного.
Софи отбросила одеяло и встала с кровати. Дрожа от холода, она натянула на себя рубашку, потом взяла с кресла свою накидку, вспомнив, что вчера оставила ее там, медленно подошла к окну и отдернула шторы. Свинцово-серое небо уже начинало светлеть, близился рассвет.
Странный звук раздался снова, тихий и печальный. Софи бросилась к двери, открыла ее и прислушалась, затем робко ступила в коридор. Таинственная музыка неотступно преследовала ее. Казалось, кто-то едва слышно играет на скрипке. Софи направилась к лестнице, зачарованная скорбной мелодией, доносившейся откуда-то сверху. Может, это какой-нибудь призрак заманивает ее в ловушку?
