И тут впервые в жизни она упала в обморок.
Она была без сознания какое-то время, потому что пришла в себя, лишь когда сквозь окутавшую ее тьму до нее донесся крик Жани:
— Проснитесь, тетя Пепита, проснитесь! Мне страшно!
Ей пришлось приложить огромные усилия, чтобы сесть.
Она увидела, что они с Жани остались одни; наверное, Гектор отправился за помощью.
Она попыталась восстановить дыхание.
Ей было очень холодно — очевидно, от всего пережитого; ясность мышления еще не вернулась к ней, и даже зрение было недостаточно четким.
Она смогла, однако, обнять девочку и прижать ее к себе.
— Я упала с обрыва! — произнесла Жани сквозь слезы. — Если бы ты не удержала меня, я упала бы в море!
— Но… ты… в безопасности. Одновременно Пепита мучительно гадала, что случилось с Рори и Торквилом.
Теперь, когда все было кончено, она не могла вспомнить точно, что произошло.
Внезапно ее обуял страх, что герцогиня успела выстрелить в лодку, прежде чем появился Гектор и отнял у нее ружье.
Затем она поняла, герцогиня не успела сделать этого.
Она свалилась с обрыва, и теперь надо как-то отвести Жани обратно в замок, чтобы ребенок не узнал о происшедшей трагедии.
— Я упала с утеса, — повторила Жани. — Я испугалась, очень, очень испугалась!
— Теперь все хорошо, — сказала Пепита слабым голосом.
Она знала, что должна встать и идти в замок, но не могла двигаться.
Девушка приложила руку ко лбу; на нем выступили капельки пота, несмотря на ощущение холода.
И вдруг она увидела вдали человека, бежавшего к ним.
Ее сердце застучало еще до того, как она смогла узнать его, — она инстинктивно поняла, кто спешит к ней.
Жани, как будто понимая, что единственный человек, способный помочь им, — Торквил, высвободилась из рук Пепиты со словами:
— Вон дядя Торквил. Я пойду расскажу ему, как я испугалась.
Малышка устремилась к нему, и Пепита вновь сказала себе, что должна встать.
Но она по-прежнему не могла двигаться и лишь смотрела, как Торквил подхватил Жани на руки и целовал ее.
Потом, с девочкой на руках, он уже медленнее подошел к ней, и она осознала, что Бог спас его и Рори.
Пепита лежала на кровати и, глядя на хлопочущую вокруг нее миссис Сазэрленд, вспоминала, как все изменилось для нее в тот миг, когда Торквил прибежал к ним.
Она перестала бороться со своей слабостью, к тому же благодаря его присутствию ужас происшедшего, казалось, отступил, и постепенно она стала дышать нормально.
Он опустился на колени рядом с ней и, взяв ее руку, поцеловал.
— Я видел, как все это произошло, дорогая, — произнес он. — Ты спасла не только Жани, но также меня и Рори.
— Это… сделал… Гектор, — тихо возразила Пепита.
Но Торквил не слушал ее.
— Я хочу, чтобы ты вернулась в замок, пока я займусь герцогиней.
— Она… погибла?
— Да, она погибла, — кивнул Торквил.
Он поставил Пепиту на ноги и понес ее по тропинке через лес, пока она не сказала ему, что может идти сама.
Жани побежала вперед поискать Рори, которого Торквил послал в замок.
Он поручил ему передать Шергюсу, слугам и всем, кого встретит, чтобы они поднимались на вершину утеса, а также привели лодку на то место, куда упала герцогиня.
Лишь оставшись наедине с Пепитой, он промолвил:
— Мое сокровище!
Как ужасно, что тебе пришлось пережить все это!
И она сердцем почувствовала, как сильно он страдал от того, что произошло.
— Она… она хотела, чтобы Рори… погиб! — прошептала Пепита.
— И… ты мог… погибнуть тоже!
— Она была сумасшедшая, хотя мы не понимали этого, — сказал Торквил. — Всем остальным людям необходимо представить это как случайное падение.
Это прозвучало как приказ, и Пепита спросила:
— Ты скажешь герцогу… правду? Торквил кивнул.
— Он будет знать обо всем и, конечно, Гектор — больше никто, а ружье будет брошено в море, и никаких свидетельств происшедшего не останется.
Пепита согласилась.
Она уже шла самостоятельно, но рука Торквила все еще поддерживала ее, и она чувствовала, пока он с ней, все прочее не имеет значения.
— Ты должна забыть об этом, моя дорогая, — сказал он, когда они увидели замок. — А теперь я должен оставить тебя, надо найти Гектора и убедить его, что это был несчастный случай.
— Да… конечно, — кивнула Пепита.
Только дойдя до своей спальни, она почувствовала, что может вновь потерять сознание.
Миссис Сазэрленд раздела ее, как ребенка, затем облачила в ночную рубашку и помогла улечься в постель.
— Где… дети? — с беспокойством спросила Пепита.
— Не волнуйтесь, мисс, с ними все в порядке, я присмотрю за ними, пока вы отдыхаете.
Девушка закрыла глаза, пытаясь представить Торквила, прижимающего ее к себе, и забыть весь ужас случившегося.
Но невозможно, думала она, когда-либо стереть из памяти то напряжение, в котором она пребывала, не зная, живы ли Рори и Торквил в то время, как она не могла вытащить Жани через край обрыва.
А этот безумный голос герцогини и ее вопль, когда она потеряла равновесие и упала в волны, бьющие о скалы внизу!
Разве об этом забудешь?
«Как она могла замыслить столь… дьявольское, столь злодейское убийство?»— не могла успокоиться Пепита.
Теперь ясно, что именно ненависть, разлагавшая ее сущность, как раковая опухоль клетки, постепенно привела ее к безумию.
«Ненависть столь же губительна, как любое другое оружие», — думала Пепита и снова невольно вспомнила, что шотландцы ничего не забывают.
И по мере того как слабость проходила, а разум просветлялся, она поняла, что теперь, когда детям больше не грозит опасность со стороны герцогини, она должна покинуть замок.
Невозможно оставаться здесь, любя Торквила и зная, что любовь к ней погубит его так же верно, как погубила бы герцогиня, если 6 ей удалось потопить лодку, в которой он плыл с Рори.
Теперь герцог будет нуждаться в нем еще больше, чем тогда, когда Торквил занял место изгнанного им сына.
Пройдет много времени, прежде чем Рори достаточно повзрослеет, чтобы стать таким же помощником.
«Если Торквил женится на мне, это погубит его!»— мысленно повторяла Пепита.
Она не могла больше сдерживать слезы, и они струились по щекам.
Она плакала от любви, которой должна пожертвовать ради блага самого дорогого в мире человека; единственным выходом является ее исчезновение.
Она даже не сможет проститься с ним, чтобы не оказаться слабой и нерешительной.
«Я должна исчезнуть и отправиться туда, где он никогда не найдет меня, — рассуждала она. — Истинная любовь не может быть эгоистичной, сосредоточенной на себе самой».
И пусть неотвратимость разлуки пронзает сердце болью, а страдания подобны чудовищной пытке, она должна прежде всего думать о нем.
