— Извините, что меня так долго не было, — сказал маркиз. — Вы, наверное, гадали, куда я ушел.
— Я… я хотела… уехать… но Гибсон мне не позволил.
— Куда вы хотели уехать?
— От вас… чтобы Жиль не смог… навредить вам и рассказать… королю и королеве.
— Думаю, что ваш стремительный отъезд вряд ли изменил бы что-либо в его рассказе, если бы ему было позволено поведать его.
Глаза Олы изумленно расширились.
— Вы не позволили ему сделать это?
Маркиз кивнул.
— Но… как? Что вы… сделали?
У нее мелькнула мысль, что маркиз ранил Жиля или даже убил его. А эта беда была пострашнее угроз Жиля. Но такой поступок был так не похож на маркиза.
Она все еще сидела на кровати. Маркиз подошел к ее витиеватой бронзовой спинке и, положив на нее руки, посмотрел на Олу.
Внезапно ей захотелось просить у него прощения за все причиненные ему неприятности.
— Я так раскаиваюсь, — сказала она, — я не думала, когда… заставила вас увезти меня из Англии… что могу навредить вам… и теперь… после того, что сказал Жиль… я понимаю, что я… сделала, и я могу лишь сказать, что… очень… очень раскаиваюсь.
— Если вы так считаете, — ответил маркиз, — то я должен рассказать вам, каким образом я предотвратил возможность навредить нам тем рассказом, который Жиль намеревался распространить в Лондоне, а он бы, несомненно, сделал это, если бы я не помешал ему.
— Что вы сделали? Вы не должны скрывать от меня! — сказала Ола.
— Я сообщил вашему кузену, — сказал маркиз, — что мы поженились!
Оле вначале показалось, что она ослышалась. Но взглянув на него широко раскрытыми глазами, которые словно заполняли все ее бледное лицо, она по его виду поняла, что он говорит всерьез.
— Как вы могли сказать ему такое? — спросила она. — Когда он обнаружит обман, положение усугубится.
— Но это правда, — спокойно сказал маркиз. — Мы, по сути, уже законные супруги, хотя, я был уверен, что вы захотите еще и венчаться в церкви. Поэтому договорился о церковной службе на сегодняшний вечер.
Он видел, что от потрясения Ола лишилась дара речи, и объяснил:
— Во Франции необходимо сначала бракосочетание перед мэром в городской ратуше, причем одно из лиц, вступающих в брак, может заменить его доверенное лицо.
Он улыбнулся и продолжил:
— Это доверенное лицо должно быть ответственным человеком, я счел, что капитан вполне соответствует этому требованию, и взял его с собой!
— Вы действительно хотите сказать… что я… я — ваша… жена? — спросила Ола.
— У меня есть документ, подтверждающий это, — ответил маркиз, — но поскольку я думаю, что каждая женщина вправе присутствовать на собственном бракосочетании, мы сегодня обвенчаемся, очень тихо, после заката в протестантской церкви. Приходский священник не только согласился провести службу бракосочетания, но обещал сохранить это в тайне.
В каюте наступила полная тишина, ее нарушил тихий испуганный голос Олы:
— Н-но… вы же сказали, что… ненавидите женщин и не хотите… жениться на ком-либо!
— И вы, — ответил маркиз, — сказали, что ненавидите мужчин и не собираетесь выходить замуж.
Вновь наступило долгое молчание.
— Я уверен, Ола, — сказал он, — что вы окажетесь достаточно благоразумной и поймете, что мы оба должны наилучшим образом выйти из трудной ситуации, созданной вашим кузеном. Я уже раньше предвидел возможность такого решения, но вы тогда еще не окрепли полностью, и я не хотел беспокоить вас планами на будущее.
— Вы были… очень добры, — сказала Ола, — но все это — моя вина… и мне… стыдно за себя.
— Думаю, что любая ваша вина, которую вы испытываете из-за того, что заставили меня везти вас дальше, в полной мере компенсирована и заглажена тем, как вы спасли мою жизнь.
— Я спасла вас, — сказала Ола, .. — но вы ведь не стали бы взбираться на утес и не оказались бы… в опасности, если бы я не… позвала вас туда.
— Это вы теперь так думаете, — возразил маркиз, — но, если бы я был один, без вас, мне бы тоже захотелось взобраться туда ради разминки, и со мной произошла бы та же самая история, только с совершенно иным концом.
Он видел, что не убедил ее, и добавил:
— То, что произошло, уже в прошлом, и нет смысла оглядываться в жизни назад и все время твердить: «Если бы я сделал то-то, а не так-то, то все было бы по-иному».
Он со смешком сказал:
— Никто из нас не может переписать историю, но в настоящем мы можем и должны быть достаточно разумны, чтобы не бороться с неизбежным или убегать от него, как вы очень любите делать, ведь это не может ничего решить.
— Я думала, если я… оставлю вас… вы сможете убедить Жиля не… говорить никому, что я была на «Морском волке». Я уверена, что вы смогли бы… подкупить его, чтобы он хранил молчание, поскольку ему всегда не хватает денег.
— И позволить ему шантажировать меня всю жизнь? — спросил маркиз. — Нет, благодарю вас, Ола! Я предпочитаю собственное решение, и, видимо, быть моей женой для вас не так неприятно, по сравнению с замужеством за вашим кузеном или с вашим одиночеством.
— Я… подумала, — сказала Ола тихим голосом, — когда он лежал на полу… он выглядел действительно… злобным… и я уверена, что он попытается… навредить вам, если сможет.
— Мне кажется, мы можем быть уверены, что он не будет способен сделать это, — сказал маркиз. — Я намерен послать извещение о нашей женитьбе в GAZETTE немедленно; и когда он приедет в Англию, то никто не будет слушать его россказни.
После минутного молчания Ола тихо спросила:
— Он назвал меня… шлюхой. Это — то же самое, что… Fille de joie?
Поколебавшись секунду, маркиз ответил;
— Да.
— А «кокотка»… означает… то же самое?
Он кивнул.
— Теперь… я… понимаю, как ужасно и оскорбительно моя мачеха относилась ко мне… и может быть…
Она сделала паузу и добавила:
— М-может быть, ваши друзья посчитают большой… ошибкой с вашей стороны… ж-жениться на той, которая выглядит, как… я.
Маркиз улыбнулся.
— Мои друзья, увидев вас, подумают, что мне очень повезло, что я женился на той, которая, вне всякого сомнения, чрезвычайно прекрасна!
По выражению ее лица он видел, что Ола не верит ему, и воскликнул:
— Бог мой, дитя, как же вы не понимаете, что именно потому, что вы столь прекрасны, ваша мачеха и, наверное, многие другие женщины, с которыми вы встречаетесь, дико завидуют вашей привлекательности?
— Вы действительно… так думаете? — спросила Ола. — Мне всегда казалось, что… во мне что-то не так… потому что люди так удивляются цвету моих волос.
— Они удивляются потому, что у женщин очень редко бывает именно такой цвет и такая красота.
