Он вспомнил о беспокойстве Джоселина по поводу стремления его сестры самой распоряжаться своей судьбой и определять свой жизненный путь. Ник полагал, что она испытала разочарование от своего первого выезда в свет. Джорджиана походила на брата не только черными волосами и зелеными глазами, но и ростом, так что многие мужчины рядом с ней казались маленькими. Она носила очки в золотой оправе, которые делали ее похожей на синий чулок. И несмотря на все усилия матери придать ей свежий цвет лица с помощью различных патентованных средств, нос и щеки Джорджианы были усеяны веснушками.
Когда ее представляли ко двору, она едва не упала в присутствии членов королевской семьи, наступив на шлейф своего платья, и этот инцидент стал предвестником грядущих несчастий. Она продолжала наступать на ноги своим партнерам во время танцев, проливала чай на гостей и чихнула в лицо принцу-консорту, супругу королевы Виктории. Да, леди Джорджиана сумеет овдоветь независимо от того, за кого выйдет замуж.
— Я подожду неделю, — сказал Джоселин, — и поеду. Если я сильно задержусь, она выйдет за Трешфилда, прежде чем я пересеку океан.
— Твой отец не позволит ей выйти за него, — произнес Ник.
— Вы не дочитали письма до конца, — сказала Лайза, покачиваясь в кресле. — Герцог одобряет этот брак.
— Ну и ну, — протянул Ник.
— Да, — задумчиво произнес Даллас с несколько неловким видом и кашлянул. — Извините меня, мэм, но допускать столь неравный брак представляется мне поступком не вполне благопристойным.
Лайза положила руку на плечо Джоселина.
— Ты знаешь, что твоя тетка для нее — образец совершенства. Джорджиана восхищается леди Лавинией, и, несмотря на то, что она старая дева, твоя тетка, кажется, вполне счастлива.
— Джорджиана не Лавиния, — сказал Джоселин, глядя на Далласа. — Она испортит себе жизнь. Ты не знаешь Трешфилда. Главное удовольствие жизни он видит в том, чтобы мучить свою семью. У него есть хороший доход, независимый от майората, и, пользуясь этим, он терзает своих близких, грозит им, что оставит деньги чужим людям. Еще он очень странный. Коллекционирует необычные вещи со всего мира — из Африки, Австралии. Его дом набит статуями, чеканным серебром и обломками мрамора из древней Ассирии, Персии и Египта.
— Правильно, голубчик, — сказал Ник. — Еще он клохчет, когда смеется, и ездит в инвалидном кресле, хотя отлично может обходиться без него, если захочет. И все же у него слабое сердце. Леди Джорджиана сможет стать вдовой сразу, как только станет его женой.
Джоселин застонал и упал на подушки. Даллас и Лайза вскочили и склонились над ним. Они заметили, как участилось его дыхание. Лайза взглянула на Ника, и глаза ее наполнились слезами.
Ник вздохнул и положил руку на плечо Джоселина.
— Не мучь себя, голубчик. Если ты так беспокоишься, то я сам поеду туда и не допущу этой напасти. — Лайза взяла его руку в свою, и он почувствовал, как она сжала его пальцы.
Джоселин опустил руку и внимательно посмотрел на него, затем бросил взгляд на Далласа, как бы спрашивая его одобрения.
— Что скажете, старина? — спросил он. Голубые глаза Далласа остановились на Нике.
— Что ж, сэр, я думаю, если кто и сможет расстроить брак этой леди, так это Николас.
Ник выпрямился и сердито посмотрел на Далласа.
— Что вы хотите этим сказать, патрон? — Южанин поклонился:
— Я просто отдал должное вашему упорству и интеллекту, сэр. И, конечно, я сам видел, как вы очаровываете женщин, не прикладывая к этому никаких усилий.
— Черт возьми, — произнес Ник, — вы хотите сказать, что я буду соблазнять сестру своего лучшего друга? Так знайте же: Джорджиана — это избалованная девица, которую нужно выпороть, а не восторгаться ею.
— Не набрасывайтесь на меня, сэр.
Ник все еще сердито смотрел на Далласа.
— Я просто хочу, чтобы вы знали, что меня совершенно не интересуют аристократки. Не хочу иметь ничего общего с этими жеманными и изнеженными созданиями. Я еду туда только ради своих друзей.
— Я никогда не сомневался в этом, сэр. — Сердитое выражение сошло с лица Ника, но тут же вернулось, когда он увидел, что Лайза и Джоселин с улыбкой смотрят на него. Лайза встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.
— Ты прелесть, Ник.
— Спасибо, дружище, — сказал Джоселин. Ник пожал плечами:
— Все равно эта жара доконала бы меня, и я начал пропускать занятия. Мне нужно будет наверстывать упущенное.
— Ты ведь помешаешь ей сделать это, правда? — спросил Джоселин взволнованным тоном. — Я очень люблю ее и не могу смириться с мыслью, что она испортит себе жизнь.
— Не беспокойся, дружище. Мы с Трешфилдом приятели. Я помог ему заключить несколько выгодных сделок. Я сделаю так, что он пригласит меня в свой дом, и я заставлю его отказаться от этого брака, даже если для этого мне придется засадить его.
— Засадить его? — спросил Даллас.
— Отправить его за решетку, патрон.
— Тебе понадобится все твое упорство, — сказала Лайза. — А Джорджиана такая же упрямая, как Джоселин.
— Не выношу упрямых женщин. Если она попытается убедить меня в правильности своих бредовых идей, то я знаю, как с ней разговаривать.
— Надеюсь, это значит, что ты не позволишь ей вскружить тебе голову, — сказал Джоселин.
Сунув пальцы под пояс с оружием, Ник неторопливо пошел к двери.
— Нет такой женщины, которая могла бы вскружить мне голову.
— Ой-ой-ой, — сказал Даллас. — Я уже начинаю жалеть, что меня там не будет. Только представьте себе: леди против недоучки.
— Кого вы называете недоучкой, патрон? — Ник выпрямился, имитируя военную выправку Джоселина и, сменив свой акцент на четкое и чистое произношение выпускника Кембриджа, сказал: — На самом деле, дружище, поведение и речь человека зависят от компании, в которой он находится. Мое почтение, сэр. Теперь, если вы позволите, мне нужно подготовиться к отъезду. Желаю вам приятно провести день, мой дорогой Джоселин.
Наградив последней улыбкой Далласа, который смотрел на него, раскрыв рот, Ник вышел из комнаты.
Англия, I860 год, сентябрь
Далеко в сельской местности графства Сассекс в центре большого парка располагалось огромное поместье графа Трешфилда. Кроме графа в Трешфилд-хаусе проживали его сестра, племянник, жена племянника и их сын, и все они в общем-то были графу не нужны. Единственный обитатель его огромного дома, построенного в XVII веке, к которому его светлость благоволил, стоял в эту минуту в темном коридоре, загроможденном деревянными ящиками.
Это была высокая молодая женщина, которая временами забывала о своем воспитании и пыталась скрыть свой рост, сгибаясь в талии во время ходьбы. Она носила очки в золотой проволочной оправе, делавшие еще ярче ее и без того замечательные зеленые глаза. Однако ученый вид, придаваемый ей очками, и, возможно, царственная осанка мешали людям разглядеть беззащитность, часто появлявшуюся в этих изумрудных глазах.
